"Вчера, сегодня, завтра..."

 
 
Виктор Мережко



 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я

    ...Это было лет пятнадцать назад, когда режиссер Виталий Мельников искал исполнителей для нашей кар­тины «Здравствуй и прощай». Тогда имя этой актрисы еще не звучало само по себе, звонче его были слухи:

и «очень способная», и «посмотрите «Хмыря» — настоящая шукшинская актриса», и «Гончаров сразу взял к себе в театр», и «жар-птица», и «ко­нопатое чудо».

Не знаю почему, но мы с Мельни­ковым поддались этим слухам, хотя они, как известно, порой рождаются раньше, чем актрисы, и решили с Гундаревой познакомиться. В об­щем-то, она нас поразила. В ней со­всем не было того, к чему мы при­выкли в наших начинающих исполни­тельницах. Ни инфантильности, ни нарочитой утомленности, ни какой-то общей неопределенности — по­чему-то считается, что в этом есть загадка и перспектива. Гундарева притягивала к себе веселым опти­мизмом, вполне определившейся и очень задорной женственностью, нескрываемым напором свежих, не­израсходованных творческих сил. Она как-то сразу обезоруживала вас своей естественностью, неприкрашенностью и «ненакрашенностью», что было тоже не очень привычно в молодой актрисе. Это ведь нынче (кстати, может, после Гундаревой?) пошла мода на внешнюю безыскусность и естественную красоту. А в начале 70-х годов по улицам и экра­ну, как мы помним, ходили «нари­сованные» дивы в брюках, и среди них Гундарева с незапудренными веснушками и совсем не «диетиче­ской» фигурой казалась чудом.


И мы сказали ей: «Здравствуй!» В нашей картине она сыграла буфетчицу Наденку, известную по всей де­ревне своей терпеливой любовью к вечному ухажеру Ваське Сеньору. Сыграла просто, с удивительной жен­ской мудростью и глубоким драматизмом. Когда я вспо­минаю ее работу в этой комедийной картине, я сразу пе­реживаю те чувства, которые она вызвала у меня одним только своим появлением в финальной сцене.

Снимали мы эту сцену на натуре, в станице, и народу собралось много. Помню, стоял шум, гам, хохот — на ви­ду у развеселившегося народа разъяренный Сеньор (Вик­тор Павлов) гонялся за Шурой — Людмилой Зайцевой, пытаясь отобрать у нее свой «чистый» паспорт и все боль­ше свирепея (а Павлов это делал очень смешно) оттого, что его и в самом деле сейчас вот так запросто, под «хи-ханьки» распишут с Наденкой.

В самый горячий момент появлялась Гундарева. И ста­новилось страшно — столько было в ней и горя, и воли, и стыда, и понимания. А еще того, что может сыграть толь­ко женщина, когда она поняла, что все. Все — больше ни­каких сил и надежд нет.

Благодаря своему дарованию и чисто женскому чутью актриса заставляла нас вдруг неожиданно ужаснуться тому, что раньше вызывало лишь веселый смех. Я вообще думаю, что женщины сложнее нас, мужчин, пережива­ют, сложнее чувствуют, случись в их жизни удача или поражение. Они мудрее и дальновиднее в своих чувст­вах — такова женская природа. Оттого и люблю писать о женщине.

Вот и сейчас снова пишу о ней, хотя и в довольно не­удобном для меня жанре (надеюсь, читатель мне это за­чтет). Пишу об актрисе, очень интересной по своей ху­дожнической и женской сути. Я хочу здесь попытаться осмыслить эту суть, разобраться, как проявилась она в судьбе актрисы. А для этого заглядываю сначала во вче­рашний день и обращаюсь за помощью к героиням, написанным в основном мною, которых сыграла Гунда­рева. Уж этих-то женщин я определенно знаю. Поэтому помню: меня поразило, как точно удалось молодой актри­се передать авторский замысел, сыграть то, что лишь предполагалось драматургией. В упомянутой сцене она играла не только свое прощание c Васькой, но одновре­менно и прощение ему. Драматизм роли усиливался от­того, что мы чувствовали, как в дальнейшем сложится судьба этой молодой женщины. Васька никогда не оценит и не поймет ее, он по натуре своей — мотылек: уедет, и вернется, и снова уедет. А она будет все равно любить, прощать и надеяться на свое счастье. И ничего не поде­лаешь с этой женщиной. Никогда не объяснишь ей бес­смысленность и неоправданность ее надежд. В этом ожи­дании, в этом прощении ее суть.

Когда через несколько лет режиссер Леонид Марягин решил снимать фильм по моему сценарию «Вас ожи­дает гражданка Никанорова», я предложил ему взять на главную роль Наталью Гундареву. Потому что предста­вил, как сильно может прозвучать в ее исполнении тема нашей Кабирии (так я для себя определил героиню).

На этот раз актриса играла женщину, которая не про­сто терпеливо ждет, как в «Здравствуй и прощай», но добивается своего счастья. И еще как добивается! Она идет к нему через людскую молву, поражение, неле­пость, через саму невозможность. Ведь и впрямь, как могут быть счастливы вместе столь разные люди, кото­рых играют Гундарева и Брондуков? Но постепенно на наших глазах в картине складывается великолепный ак­терский дуэт, который заставляет поверить в любовь ге­роев. А когда герой Брондукова уезжает, все-таки уезжа­ет, несмотря на такую любовь (и оптимистический финал, который появился в картине, — вроде бы герой не уехал), нам жаль прежде всего несбывшейся любви.

Естественный, а не искусственный оптимизм картины для меня заключался в том, что актриса играла женщи­ну, которая и после поражения, после драмы снова бу­дет верить, любить и добиваться. Оптимизм заложен в ее натуре, это ее суть. Говоря это, я имею в виду не только свою героиню, но и саму актрису. Здоровое оптимистическое начало проявляется и в чувстве юмора, прису­щем Гундаревой, и в напористом ее характере, и в уме­нии общаться с людьми, и в умении работать.

Уж если она согласилась сниматься у вас, то будет не­пременно искать и утверждать для себя лучшее в сцена­рии, лучшее в режиссуре, в партнерах. Если ей не очень весело, она для поддержания творческого тонуса (в этом, мне кажется, проявляется ее женская мудрость) все равно будет говорить себе: все хорошо, все идет как на­до. Хороший костюм, хороший партнер, хорошая гости­ница, в конце концов, просто хороший день...

Оптимизм присущ даже самым драматическим герои­ням, сыгранным ею в театре и кино. Когда смотришь на нее в роли трагической — леди Макбет Мценского уезда, начинает казаться: ну, вот дай ей сейчас крохотную на­дежду, сделай сейчас ее возлюбленный еле уловимое движение навстречу к ней, и все вспыхнет, все загорится вновь.

И совершенно иную эмоциональную и социальную окраску приобретает это ее качество, когда она играет в музыкальных, скажем, комедиях. Смотришь на ее демо­кратичных, жизнелюбивых, заразительных героинь, и ка­жется — дай актрисе подходящий драматургический материал, и она создаст такую положительную совре­менную героиню, что ее полюбят не меньше, чем ге­роинь наших первых «звезд» — Любови Орловой, Веры Марецкой. Проблема в материале...

Оптимизм актрисы высветлил нашу «гражданку Никанорову», и вообще, вновь встретившись с Гундаревой, я отметил для себя, что она стала работать как-то осо­бенно радостно и щедро. Актриса была в прекрасной творческой форме — ей сопутствовал зрительский успех, усиливался интерес к ней и со стороны режиссеров. И вот такое счастливое состояние невольно передавалось ге­роине. Хотя речь и в этой картине шла о драматической женской судьбе.

Но не было в этой женщине на экране той же, ска­жем, Наденкиной неуверенности в себе, неловкости в тяжеловатой, как бы стесняющейся походке — ее жен­ственность была раскованна, легка, победна. Она каза­лась самостоятельной, напористой...

Ценным для меня в этой актерской работе стало и то, что Гундарева сумела взглянуть на свою деревен­скую героиню взглядом современной женщины. Про ее Катю Никанорову, в общем-то, уже трудно сказать,


какая она — городская или деревенская? И одевается, и озорует, и хозяйничает она как будто по-деревенски, но в своих представлениях о счастье, о любви, о муж­чине, наконец, она вроде бы и не деревенская.

Когда я писал этот сценарий, думал, что описываю особенный случай. А было это в 1969 году, и в самом деле тогда трудно было убедить зрителя, особенно де­ревенского, в правдоподобности того, что такая жен­щина полюбила такого мужчину. Для меня стало не­ожиданностью, что со временем описанный характер потерял свою исключительность и даже приобрел узна­ваемые черты. Оказалось, что сегодня проблема лич­ного счастья, в общем-то, одинаково понимается и ре­шается на селе и в городе. Поэтому Гундаревой, по своей сути городской женщине, не пришлось подстраи­ваться к героине. Умело и органично актриса привнесла в роль свой, что называется, городской опыт, благодаря чему характер героини получился более емким и уни­версальным.

Мне кажется, ей помогло здесь и интуитивное актер­ское умение во всех своих работах смотреть чуть-чуть вперед, не только вглубь, но и поверх, дальше того, что предложено в материале. Поэтому-то наше восприятие ее вроде бы достоверных героинь, за которыми всегда стоят конкретная среда, образ жизни и мышления, вы­ходит за рамки простодушного зрительского удивле­ния: «Ну, точно, как в жизни!» За сыгранным ею чувст­вуется интуитивное художническое обобщение, угады­ваются личные жизненные наблюдения. Она создает глубокие социальные образы, если чувствует себя про­сторно в предложенном ей драматургическом мате­риале.

Может, из-за того я и не смог полностью разделить переживания ее «сладкой» женщины, что все время чувствовал, как авторская установка на выявление опре­деленной социальной проблемы заставляет актрису быть несколько однообразной, мешает ей.

Конечно, Гундарева вполне убедительно и наглядно смогла донести основную авторскую мысль о том, что героиня, не способная избавиться от потребительского отношения к жизни, сама себе преграждает путь к счастью. Но... Разговор, мне кажется, был бы и глубже и серьезнее, сыграй актриса в своей героине как раз другое: как ей — не плохо, как она — не страдает, не умеет страдать. Можно было бы острее поставить про­блему мещанства, которое незаметно проникает в нас и наступает на нас. Я представляю, как бы прекрасно это сделала именно Гундарева.

Но и в новой, сегодняшней гундаревской героине, в общем-то, уже противоположной по сути своей тому, что она играла, скажем, в «Осени» А. Смирнова или «Хмыре» — вгиковской короткометражке А. Сиренко, — или в наших картинах, главным и определяющим оказы­валось то же стремление к счастью.

Вспоминая ее героинь из разных фильмов, спектак­лей, вдруг начинаешь замечать, как им всем нужно, в общем-то, одно и то же, как они похожи в своих устрем­лениях...

Я бы не заговорил об этом с некоторым сожалением, если бы внутренняя связь между различными сегодняш­ними героинями Гундаревой обусловливалась только по­стоянством актерской темы. Ведь это само по себе сви­детельствует, как мы знаем, о художнической способ­ности сохранять и утверждать свое творческое «я», об интересе к этому «я» со стороны режиссеров и зрите­лей.


Я бы не заговорил об этом вообще, если бы слиш­ком хорошо не помнил и не любил ее «вчерашних» героинь, полных сил, уверенности, жизнерадостности, притягательности. Если бы «сегодня» в творчестве актри­сы не наступил сложный, на мой взгляд, период.

Проблема же, думаю, состоит в том, что все возра­стающий и усиливающийся интерес к незаурядной актри­се незаметно переродился в эксплуатацию ее данных. Актриса оказалась в плену своего успеха, своей темы. Тема продолжала варьироваться из роли в роль, но пере­стала развиваться. В этом смысле сегодня в творчестве актрисы все еще тянется вчерашний день. Все ощути­мее убывают в ее нынешних работах органичность, опти­мизм, темперамент.

Недавно я увидел картину «Детский мир» с ее участи­ем, которая меня просто встревожила. И даже не тем, что эксплуатация гундаревской темы здесь идет на бо­лее низком уровне, чем обычно. Вдруг показалось, что и актриса начинает эксплуатировать какие-то свои на­работанные приемы.

В общем-то, опасность самоповторения на опреде­ленном этапе возникает, я считаю, перед каждым худож­ником. Вместе с этой опасностью возникает и необходи­мость остановиться, чтобы осмыслить то, что ты делаешь. Актеру труднее, чем, скажем, драматургу, выходить из творческого тупика, он слишком зависим и почти не за­страхован от эксплуатации однажды удачно найденного художественного качества. Не знаю, каким актером нуж­но быть, чтобы точно оценивать свою ситуацию, перела­мывать ее в свою пользу и даже в неудаче оставаться интересным.

Боюсь приводить здесь пришедшие на ум примеры, чтобы, как говорится, не сглазить — больно все зыб­ко и переменчиво в судьбе актера кино, да и театра то­же. Ведь мы говорим сейчас не о стабильности его, так сказать, положения и даже не о стабильности успеха. Успех или неуспех может неверно отражать истинное творческое самочувствие художника. Мы говорим о воз­можностях выхода из тупика, иначе к чему вести разго­вор?

Не думаю, что сегодня Наталье Гундаревой надо устроить себе передышку в кино и целиком посвятить себя театру. Конечно, она работает в театре у интерес­ного режиссера. И именно Гончаров открыл в актрисе то, что сделало ее известной и привлекательной. Но чувствуется (по тому, что она в театре играет), что Гончаров и сам в какой-то мере находится в плену у своего откры­тия.

Сцена, мне кажется, еще долго будет использовать живость, темперамент, блеск в глазах и юмор, которые есть у Гундаревой, в «молодых» ролях: от двадцати пя­ти лет до тридцати. Кино в данном конкретном случае, думаю, быстрее поможет актрисе обрести себя в новом качестве, потому что кино быстрее разоблачает. На экра­не заметнее, чем на сцене, возрастное несоответствие между исполнителем и ролью. Ощутимее, в чем актер уже перерос своего героя. Отчетливее выявляется и на­правление поиска. Какая нужна драматургия, какой ре­жиссер.

Что касается режиссера, то уже очевидно, что он дол­жен быть прежде всего ищущим. Может быть, и сам он должен находиться в определенном переходном воз­растном и творческом состоянии. Встреча актрисы На­тальи Гундаревой с таким режиссером могла бы ока­заться сегодня полезной для них обоих. Вдруг произо­шло бы такое открытие, которое удивило бы не только нас, но и саму актрису?

Несколько лет назад Никита Михалков сумел так по­вернуть сценарий «Родни», что после выхода фильма на экран я неожиданно увидел свои возможности в новом качестве. В результате появились «Полеты во сне и на­яву», которыми я дорожу особенно...

От кино не надо «прятаться», к нему надо отно­ситься требовательнее. Сейчас — искать и выбирать в предлагаемых сценариях то, что помогло бы перейти к ролям, соответствующим истинному внутреннему со­стоянию, происшедшему повзрослению. Я подчеркиваю, соответствующим не только возрасту, но и внутрен­нему состоянию. Потому что так называемые «возраст­ные» роли уже появляются в творчестве актрисы: «Од­нажды, двадцать лет спустя» или «Подросток». По раз­ным причинам ни один из этих фильмов не решает актер­ской проблемы Гундаревой. Скажем, в фильме «Однаж­ды, двадцать лет спустя» роль счастливой матери мно­годетного семейства не дает исполнительнице творче­ского толчка, способствующего развитию ее темы. Вид­но, что ситуация «мягкого» конфликта противоречит ха­рактеру актрисы.

      Перспективными мне кажутся две роли Гундаревой: в «Осеннем марафоне» и в картине «Уходя — уходи». В этих фильмах героини сталкиваются с проблемами, до которых как бы дожили те, «вчерашние» гундаревские женщины, те самые, что добивались счастья.

В фильме Г. Данелия Нина Бузыкина попадает в ситуа­цию, когда ей надо вернуть, отстоять свое счастье. И, признаюсь, мое зрительское участие находится пол­ностью на стороне этой женщины, а не на стороне ее мо­лодой соперницы (которую играет Марина Неелова). Драма гундаревской героини перевешивает. Потому что она, с одной стороны, больше теряет, а с другой сторо­ны, больше проявляет мужества, любви, оптимизма, поиска, нежели соперница.

В Марине из картины режиссера В. Трегубовича «Уходя — уходи», снятой по моему сценарию, появились новые черты — усталость, горечь, даже эгоизм вполне самостоятельно устроившей свою судьбу женщины. Мо­жет быть, не очень благополучно и не очень гуманно (по отношению к выгнанному мужу) устроила она эту судьбу. Но возвращать назад нелюбимого не станет, даже если ей будет совсем плохо. И когда такая женщи­на встречает женатого мужчину и понимает, что он ей нравится, она не строит иллюзий, не собирается завое­вывать его. Драма сыгранного здесь характера осложня­ется не только запоздалостью счастья, но и доброволь­ным отказом от него.

Мне кажется, что в этих фильмах актриса работала, привлекая свой жизненный опыт и обнаруживая творче­скую зрелость.

Новые конфликтные ситуации сегодня могли бы яс­нее выявить то, что только намечалось или угадывалось во вчерашних героинях Гундаревой, — их доброту, бес­корыстие, жертвенность, которые с годами в них не исчез­ли, а утвердились. И если раньше эти героини все силы, темперамент, оптимизм тратили на достижение своего счастья, то сегодня, мне кажется, они больше будут за­ботиться о счастье, удаче, покое для своих близких, тех, кого они любят. Заботиться с еще большей страстностью, а следовательно, попадать в еще более сложные драма­тические обстоятельства...

Жизнь художника складывается таким образом, что он рано или поздно начинает ощущать некий творче­ский кризис, острее и болезненнее, чем кто бы то ни бы­ло со стороны, ужасается намечающемуся собственному застою, мучительно страдает от своих штампов и повто­ров, которые, может быть, далеко не всем видны, остервенело и часто с ошибками пытается найти выход из ста­дии «старения», а «старение» это может начаться и в 30 лет, и в 40, и в 50... Все зависит от того, на каком старте тебя взяли и к какому промежуточному — а может, и окончательному — финишу привели.

Как это важно — почувствовать остановку, и как важ­но — не остановиться, а искать — и обязательно найти! — новую дорогу. А ведь таких остановок может быть и две, и три, и... Их хватит на всю человеческую, такую непро­должительную жизнь.

Вышла картина «Зимний вечер в Гаграх». Работа ин­тересная, работа неровная, работа в чем-то проигравшая, работа в чем-то выигравшая. И в этом фильме, пожа­луй, даже не Евстигнеев, а именно Гундарева идет на головоломный прыжок, который мог бы закончиться дей­ствительно «ломанием головы» актрисы. И она идет здесь на предельной грани, она идет по такому лезвию ножа, что становится страшно за нее. Актриса все же временами оступается, и мы видим болезненный след от ее отчаянного шага.

А ведь это шаг. Это тот самый шаг, который делает художник, желая изо всех сил сбросить с себя накину­тые на него штампы и приспособления, и обойтись здесь без болезненного следа невозможно. Гундарева отно­сится к разряду актрис умных, отлично все просчитыва­ющих, умеющих анализировать и вчера и завтра. И я мо­гу только позавидовать ее отчаянному прыжку в «Гаг­рах», я могу только порадоваться ее смелости — сме­лости художника, я могу с уверенностью сказать: она выйдет из только ею пока что увиденного тупика, она сделает такой прыжок в новое качество, о котором сей­час трудно догадаться, его почти невозможно предпо­ложить. Ответ на вопрос — что же ждет героиню Гун­даревой дальше? — может дать только сама актриса.

Она ответит так, что заставит нас позавидовать ей, заставит нас удивиться ей.

Наталья Гундарева поражает и восхищает умом, во­лей, характером, юмором и редкой способностью огля­нуться и понять, что не все было так хорошо и ровно в пре­дыдущих работах, поэтому можно в дальнейшем и луч­ше, и истиннее. Она умеет оглядываться, а в этом — за­лог длинной и богатой жизни.


[Советский Экран] [Как они умерли] [Актерские байки] [Автограф] [Актерские трагедии] [Актеры и криминал] [Творческие портреты] [Фильмы] [Юмор] [Разное] [Лауреаты премии "Ника"] [Листая старые страницы]