Вспоминаю, как еще ребенком я играла в Киеве на сцене Детского театра под руководством Николая Сергеевича Шарапова в пьесе «Цыган Манру».
Афиша гласила: «Семилетняя девочка Нина в роли цыганенка Манру». Мне исполнялось восемь, и десять, и двенадцать, но текст афиш не менялся. И я под гитару пела детским, неокрепшим голосом песенку Манру:
О темный, таинственный лес! Храни мои детские грезы, Волшебные сказки весны И первые горькие слезы...
А детские грезы были о школе, о тетрадках, о книгах. Но мне приходилось прерывать учебу и ездить с труппой Детского театра по городам и селам...
Шли годы. Вот мне уже пятнадцать, В ту пору в Киеве, где я родилась и жила, снималась картина «Восстание в Руре». Режиссером ее был Константин Эггерт. Съемки одной из сцен происходили у соседей на балконе, и мне по воле случая поручили следить за порядком, а попросту — наблюдать, чтобы кто-нибудь чего не стащил.
Так произошло мое первое знакомство с кино.
Странные люди в кожаных куртках, не обращая на меня внимания, всё в доме передвинули, втащили и расставили какие-то странные сооружения, зажигали и гасили огромные, яркие фонари. Они шумели, спорили, много курили. Всем этим «безобразием» командовал сердитый, энергичный человек с большим орлиным носом, которого все слушались. К концу дня, перевернув все вверх дном, они стали расходиться, оставив меня в полной растерянности и в слезах. А последний, уходя, строго предупредил: «Ничего чтоб не трогали. Завтра утром будем продолжать».
Однако я, боясь гнева соседки, как могла навела порядок. А на другой день снова пришли эти странные, шумные люди, и все повторилось — снова был беспорядок и снова я плакала... Но вдруг ко мне подошел какой-то человек и сказал: «Тебе страшно повезло... Тобой заинтересовался сам Эггерт. Он хочет снять тебя в нашей картине крупным планом. Уже очень хорошо ты плачешь. Благодари судьбу!..»
— Не хочу я благодарить судьбу! Ваш Эггерт — нехороший человек! Злой!.. Не буду я у него сниматься!..— возразила я.
И в этот момент вошел сам Эггерт. Он подошел, церемонно поцеловал мне руку и сказал: «Благодарю за комплимент».
А я неожиданно для себя пригласила его вечером к нам домой пить чай. И он, представьте, согласился.
Домашние были в замешательстве: как я посмела пригласить такого знаменитого человека!.. Ведь Эггерт был не только известным режиссером, но и любимым всеми актером. Он играл в таких популярных тогда фильмах, как «Медвежья свадьба» и «Хромой барин».
Все страшно суетились, бегали к соседям одалживать скатерть, посуду, деньги на покупку угощений. Нам не хотелось показывать своей бедности, которая, несмотря на все наши усилия, на тщательную маскировку, проглядывала из всех углов. И честно говоря, не верилось, что Эггерт придет. Но он пришел и просидел у нас допоздна. Пили чай. Разговаривали. Потом всей семьей — три мои сестры и брат — пели песни, романсы... Прощаясь, Эггерт попросил у отца разрешения снять меня в кино. Разрешение, конечно, было получено...
На другой день все вокруг только и говорили об этом событии, кто с завистью, кто с гордостью. И еще долгое
время вспоминали хорошего человека, прекрасного актера и режиссера Константина Эггерта!..
И вот в пятнадцать лет я впервые снялась в кино. Это была картина «Восстание в Руре», где я очень добросовестно и долго плакала на экране.
Уезжая из Киева, Эггерт подарил мне свою фотографию с надписью: «Девочке Нине — Самородку. К. Эггерт» — и сказал: «Подрастешь, кончишь музыкальный техникум — приезжай в Москву. Будешь учиться в ГИКе». А через год я тайком бежала из дома в Москву с узелком, толком не зная, что это такое — «гике» и где это искать в большом незнакомом городе.
Кончался ноябрь. В Москве было холодно, да и голодно. Здесь жил мой двоюродный брат, но явиться к нему и рассказать, что я убежала от родных, было боязно. Несколько дней ночевала на чердаке его дома. Но где находится таинственное «гике», так и не удалось узнать.
Волшебная фотография Эггерта с надписью лежала в узелке бездейственно... Что мне делать? Ведь не могу же я вернуться домой ни с чем. Это позор! Все будут смеяться надо мной...
Всю жизнь я буду помнить безымянного военного, случайно встреченного на Красной площади. Он-то и объяснил мне, что «гике» — это Государственный институт кинематографии, рассказал, как туда добраться, и даже позаботился о моем «житье-бытье».
Институт встретил меня неласково. Приемные экзамены давно закончились, уже шли занятия. Целую неделю пришлось атаковать директора ГИКа Пояркова, прежде чем он внял моим мольбам. Наконец он препроводил меня в деканат актерского факультета с распоряжением прослушать меня в порядке исключения. Вероятно, сыграла свою роль фотография, подаренная мне Эггертом. И вот экзамен по мастерству.
Я зашла — и чуть не лишилась чувств от ужаса: передо мной сидел фашист Чиче из кинофильма «Мисс Менд»! Он был в очках и такой же грозный, как в фильме.
— Ну-с... что мы будем читать, Самородок? — строго спросил Чиче — председатель комиссии Сергей Петрович Комаров.
— Не знаю...
— Так зачем вы пришли, черт возьми?! — закричал Комаров.
— Не знаю...
И тут заговорил второй член комиссии — Борис Евгеньевич Захава:
— Успокойтесь, соберитесь. Сейчас решается ваша судьба... Нуте-с, что вы нам расскажете?
Пауза показалась мне вечностью. И вдруг я начала, сначала робко, потом все увереннее:
— «Я не хочу здесь больше оставаться!.. Здесь люди ненавидят друг друга... Мне здесь душно! Я хочу к своим, в табор. Там все любят друг друга, любят свободу... Они добрые — не мучают, не терзают...»
Это прозвучало так искренне, с таким чувством, что экзаменаторы растерялись. А я произносила слова из монолога цыганенка Манру в пьесе «Цыган Манру», роль которого почти восемь лет я играла в Киевском детском театре...
После «Цыгана Манру» я показала весь свой «детский» репертуар. Тут были танцы, пение, монологи, стихи...
Больше часа терпеливо и заинтересованно слушала меня комиссия. А затем, после короткого совещания, мне объявили, что в порядке исключения я принята на первый курс актерского факультета Государственного института кинематографии. Это была победа!..
Борис Евгеньевич Захава стал моим учителем и другом на всю жизнь. Он был не только выдающимся педагогом, но и прекрасным, добрым товарищем своим студентам. Он объединил весь наш курс идеальной, чистой дружбой. Влюбленность и вера в него были безграничны, а это помогало ему направлять наши горячие сердца на восприятие главного в искусстве.
— «Служенье муз не терпит суеты»,— часто цитировал нам Борис Евгеньевич Пушкина.— Читать и читать!.. Актер должен быть пожирателем книг!
Ежегодно седьмого февраля весь наш курс до сих пор собирается вместе, для того чтобы вспомнить и снова пережить те прекрасные студенческие годы. Постоянными участниками наших встреч были и педагоги — Б. Е. Захава, А. В. Круминг, М. С. Григорьев, Г. Л. Рошаль.
И каждая такая встреча молодит нас, вселяет частицу прежнего задора, удали и веселья. И всегда, каждый год у нас звучат пушкинские стихи, ставшие своеобразным девизом:
Д|>у и.и мои, прекрасен наш союз,
Он, как душа, неразделим и вечен,
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз!..
Итак, я была просто влюблена в институт, в своих учителей, в товарищей по курсу. Но мне пришлось прервать учебу, так как меня утвердили на роль Ларисы в фильме «Бесприданница». И так же как в детстве я сетовала на свою судьбу, когда вместо школы мне приходилось уезжать на гастроли, и сейчас мое сердце разрывалось — так хотелось учиться. Но как можно отказаться от съемок?..
Кинешма — город, где проходили натурные съемки кинофильма «Бесприданница». Высокий, обрывистый берег, парк наверху, фонтан с оградой из цепей и деревянная лестница, поднимающаяся от Волги до самого парка. Эта лестница была выстроена специально для съемок. Она пришлась по вкусу кинешемским жителям и существует до сих пор.
Работа над образом Ларисы у меня началась с первого дня утверждения на роль. Яков Александрович Протазанов, понимая, что у студентки еще нет опыта и знаний для осуществления этого сложного образа, обязал меня ежедневно «жить жизнью Ларисы», войти в атмосферу того времени и той среды, проникнуться чувствами Ларисы, найти характерную манеру говорить, сидеть, двигаться, носить корсет, надевать шляпу и т. д. Мне доставалось за мою «подпрыгивающую» походку, от которой было трудно избавиться, за привычку разговаривать на высоких, возбужденно-восторженных нотах. Протазанов говорил: «Человек, переживающий большую жизненную драму, говорит низким, грудным голосом. Перечитайте «Враги» А. П. Чехова. Обратите внимание на поведение, разговор и действия доктора Кириллова и его жены — это прекрасная школа для актера».
И еще: «В течение всего периода съемок фильма вы должны полностью отказаться от себя, от своей собственной жизни и думать, ходить, говорить, страдать, как Лариса...»
Началась тяжелая, кропотливая работа. В институте хвасталась своим «большим опытом» игры на сцене, начитанностью. Но, прикоснувшись к творению великого драматурга и поработав с Протазановым, я поняла ничтожность своих знаний и ужаснулась.
Ежедневные репетиции с прославленными мастерами сцены и кино — О. Пыжовой, В. Рыжовой, М. Климовым,
А. Кторовым, В. Поповым, Б. Тениным и другими — поначалу сковывали и пугали. Но дружеские встречи после съемок, задушевные беседы, рассказы, пение под гитару — все это помогло мне избавиться от страха и почувствовать себя легко и свободно. Все любили эти вечера после напряженного, утомительного съемочного дня.
Анатолий Петрович Кторов великолепно играл на гитаре и прекрасно пел.
Ольга Ивановна Пыжова очень сочно, с большим юмором, в лицах рассказывала о своем пребывании во 2-ом МХАТе. Ей подыгрывал Владимир Попов, обладатель самобытного юмора. Недаром Протазанов поручил ему кроме роли Робинзона еще и роль священника на свадьбе старшей сестры Ларисы и в доме у Огудаловых (игра в карты и т. д.)
Михаил Михайлович Климов удивительно душевно пел романсы. Он их знал бесконечное множество. Никогда больше в жизни я не слыхала ничего подобного. Пение Михаила Михайловича, проникавшее в самую душу, помогло мне понять внутренний мир Ларисы (ведь Лариса тоже очень любила петь и в пении выражала свои чувства), понять ее душу, ее мечты.
Я тоже очень любила петь. У нас в доме пели все. Но здесь я услышала что-то другое, новое. Это было подлинное искусство...
Во время работы над «Бесприданницей» произошли два события, которые во многом решили мою дальнейшую судьбу: первое — когда я сама отказалась от исполнения роли Ларисы; второе -г- когда меня хотели отстранить от этой роли.
Это случилось после первого просмотра отснятого материала. Из Москвы пришла телеграмма с поздравлением: «Материал отличный. Поздравляем успехом. Канта-рович». На этот просмотр Протазанов пригласил всю съемочную группу и всех актеров. Материал понравился. Все друг друга поздравляли. Настроение было радостное. И только я не могла радоваться вместе со всеми. Еле сдерживая слезы, я сидела на месте, никого не видя и не слыша. Когда же ко мне обратился с вопросом Яков Александрович, я вскочила и, ни слова не говоря, выбежала из •лил. Нею ночь я ш: сплпа, бродила по парку, а к утру пришло твердое решение — отказаться от роли! О своем нлмпронии я сказала помощнику режиссера Вере Родионам..и. Она страшно возмутилась, назвала «дурехой,
сумасшедшей», потом долго уговаривала умыться, привести себя в порядок и садиться на грим.
Собралась группа. Все смотрели на меня как на ненормальную. Протазанов же повернулся и вышел, не сказав ни слова. Директор картины Петров твердил о срыве съемок, о том, какими это грозит последствиями; угрожал, что все будет отнесено за мой счет...
Весь этот страшный день я ж"дала отправки в Москву. О будущем не хотелось думать. Впереди меня ждал позор и стыд...
Шли часы, но никто не приходил. Наступил вечер. В дверь постучали. Каково же было мое смятение, когда вошел сам Протазанов — улыбающийся, веселый. «Собирайтесь!» — сказал он.
Ну вот и все!.. Я засуетилась, схватила чемодан и направилась к выходу.
Яков Александрович остановил меня, взял из рук чемодан, отставил его в сторону и сказал: «Что такое? В чем дело? Какие еще неприятности?..» И вдруг: «Небось целый день ничего не ела? Голодная?..»
Я находилась в каком-то оцепенении. А он продолжал: «Пошли ужинать, Самородок,— кажется, так тебя называют?..»
За ужином Протазанов говорил о многом, но только не о происшедшем. После ужина он повел меня в кинозал, где нас уже ожидали оператор М. Магидсон и директор группы Петров. И снова смотрели отснятый материал. Когда просмотр окончился, Протазанов обратился ко мне: «Ну-с, а теперь изложите свои претензии... только без слез».
Очень робко я сказала:
— Мне кажется, нет Ларисы!.. Какая-то тощая девица, очень затянутая, прямая, как палка, не гибкая, с огромной головой на длинной шее... А того, о чем вы мне говорили, я не вижу на экране. Вы говорили: Лариса всегда естественна, проста, искренна, правдива. А у меня все наоборот! А тут еще эти фальшивые локоны, которые страшно увеличивают голову... Да и костюм вычурный, надуманный — не Ларисин.
Протазанов очень сердито мне выговорил:
— Почему же вы раньше молчали?
— А меня никто не спрашивал. Меня одевали, причесывали, гримировали, как куклу. Потом показывали вам, Яков Александрович, и Магидсону. Вы делали свои замечания и тоже ни о чем меня не спрашивали... Да я и не смела ничего сказать! Я верила вам. Ведь здесь специалисты — большие, опытные художники. Мне надо только слушать и молчать. Я была счастлива: меня утвердили на такую роль!.. И не осознавала, что обязана думать, понимать и обязательно видеть все сама! А теперь уже поздно!.. Исправить невозможно. Видимо, мне рано играть Ларису. И прав был Борис Евгеньевич Захава, когда предупреждал вас и меня об этом...
После этого монолога была долгая пауза. Наконец Магидсон сказал: «Я всегда говорил, что актерам нельзя показывать материал. А девчонкам — тем более...»
И вдруг совершенно неожиданно для всех Протазанов объявил: «Завтра едем в Москву на три дня. Будем искать прическу, шить новые костюмы!»
Это было невероятным событием. Чудом! Съемки были приостановлены.
В Москве, в Художественном театре, вместе с гримером долго искали прическу — тут я уже смело говорила, что бы мне хотелось. Платья шились в мастерской Малого театра — простые, скромные, без рюшек и оборок. Постепенно возвращалась вера в то, что все еще можно поправить, да и в себя, в свои силы...
До сегодняшнего дня я благодарна Протазанову за ту чуткость, осторожность и глубокое внимание, которые он, большой мастер, проявил к неопытной, беспомощной студентке. Поддержал в трудную минуту и тем самым поднял мой авторитет в коллективе. Эта вера в актера, в его непосредственное видение образа — чудесное свойство Якова Александровича. Оно помогало ему вовремя заметить и убрать все лишнее. Недаром его называли «актерским режиссером»! И все актеры мечтали с ним работать.
Второе событие произошло в Москве. Уже больше половины фильма было снято. Оставались съемки в павильонах, на студии. Первым объектом была «квартира Карандышева», где Лариса поет свой романс. Этой съемке придавали большое значение. Особенно всех волновало исполнение романса, который еще не был выбран. Совершенно случайно я узнала, что завтра вместо меня будут записывать певицу из Большого театра. Эта новость была совершенно неожиданной. О романсе Протазанов много говорил со мной, подробно объяснял, какое значение имеет для образа Ларисы эта сцена. Предлагал читать
и перечитывать «Певцов» И. С. Тургенева. Просил М. М. Климова поработать со мной над выразительностью пения. Я уже знала много прекрасных романсов. После долгих раздумий и споров остановились на романсе «Нет, не любил он...», который услышали в Кинешме от таборной цыганки. И вот теперь по непонятным причинам меня отстранили от исполнения. Никто не хотел ничего мне объяснять. Протазанов стал избегать встреч со мной. Появился некоторый холодок в отношениях. Некоторые даже перестали меня замечать. Я решила обратиться к Климову, чтобы узнать причину происшедших изменений. Михаил Михайлович уже знал, что дирекция студии запретила записывать меня и что идет разговор о снятии меня с роли, как не справившуюся с задачей... Климов неоднократно обращался в дирекцию, предлагая сделать хотя бы пробу — записать и прослушать. Но ему ответили, что не собираются зря портить пленку на студентку — это стоит больших денег. Тогда Климов решил обратиться в главк. Оказывается, уже была создана специальная комиссия для проверки выполненной работы по фильму. В эту комиссию вошли ведущие мастера кино: И. А. Пырьев, М. И. Ромм, В. И. Пудовкин, Б. Н. Барнет, представители главка... Должен был решаться вопрос об исполнительнице главной роли.
После просмотра материала несколько часов подряд заседала комиссия, решая судьбу картины. Вся группа сидела в своей рабочей комнате, ожидая приговора. Часы шли медленно... Казалось, прошла вечность, когда наконец, с грохотом распахнув дверь, ворвался красивый, могучий Барнет.
«Победа!—закричал он.— Настоящая победа! — И обратясь ко мне: «Ну, Комиссаржевская, поднимай нос выше! Тебя не только «оправдали», но и превознесли! Даже прибавили зарплату!..»
Съемки возобновились. Дружно, помогая друг другу, коллектив продолжал работать. И я спела тот единственный романс, о котором мечтала. Романс Ларисы из фильма «Бесприданница» — «Нет, не любил он...» — прочно вошел в сценическое воплощение пьесы и поется почти во всех спектаклях.
...Первый общественный просмотр фильма «Бесприданница» в Доме кино. Переполненный зал. Зрители — в основном работники кино и театра.
Успех фильма был огромный. Зрители аплодировали стоя. Все участники вышли на сцену во главе с Я. А. Протазановым. Аплодисменты не смолкали. Публика стала выкрикивать: «Алисову на сцену!..» А я стояла со всеми вместе, но меня не узнавали... Была худенькая девочка с косичками и с красным галстуком. Нет, это был не пионерский галстук, а роскошный бархатный платок, но издали он выглядел совсем как пионерский. Публика продолжала кричать: «Алисову!..» Тогда Яков Александрович взял меня за руку, поднял ее вверх, как бы говоря: «Да, вот она! Вот!..» Шум затих, и явное разочарование пробежало по залу. Я была смущена и растеряна. Хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю. Но Протазанов крепко держал мою руку и тихо сказал: «Только не плакать!» Но вот воцарилась тишина, все как будто всматривались, пытаясь найти во мне хоть что-нибудь общее с той Ларисой, которую они только что видели на экране. И вдруг разразились бурные аплодисменты, крики: «Браво!.. Браво, Нина!»
Успех! На сцене все друг друга обнимали, целовали,
поздравляли...
Об этом просмотре Яков Александрович писал своему сыну Георгию 21 декабря 1936 года:
«Мой дорогой сыночек! Вот мои новости, и новости неплохие. «Бесприданница» разрешена без всяких поправок. Принята Керженцевым и иже с ним с большим одобрением. Главрепертком прислал свои поздравления...
На следующий день просмотр и начало дискуссии... Смотрели прекрасно. Поздравлений и похвал без конца. На дискуссии все выступавшие хвалили: сценарий, постановку, оператора, актеров (громадный успех у Нины), Чайковского (ах, спасибо Чайковскому), Протазанова и весь коллектив в целом. На другой день снова просмотр и продолжение дискуссии и в 11 часов 30 минут ночи просмотр для актеров московских театров. Явилась такая масса людей и так скверно все было организовано, что часть публики не имела возможности снять шубы и прела в шубах весь сеанс, много народу стояло. Многие смотрели картину подряд два раза... Кое-кто — уже три раза. После просмотра снова комплименты (уже актерские) и давка в раздевалке. Домой вернулся в три часа ночи. Словом, успех!!»
Картина «Бесприданница» вышла на экраны 31 декабря 1936 года. Это был прекрасный новогодний подарок —
хорошее приданое для «Бесприданницы». Всю ночь я ходила по Москве и смотрела на большие афиши, рекламирующие фильм. И странное состояние не покидало меня: будто все это когда-то уже было. И эти афиши я уже видела... От этого становилось страшно, и я мучительно пыталась вспомнить, где и когда все это было? Наяву?.. Или во сне?..
Фильм «Бесприданница» шел по всей стране с нарастающим успехом. Его показывали и за границей. В Париже ему присудили «Золотую медаль». Это была огромная победа молодого советского киноискусства.
Я продолжала учебу в ГИКе, жадно наверстывая упущенное. И в это время меня стали приглашать режиссеры с разных киностудий: Г. Козинцев и Л. Трауберг — в фильм «Юность Маркса», на роль жены К. Маркса; М. Шапиро — в фильм «Командиры запаса»; С. Юткевич — в фильм «Отелло», на роль Дездемоны (роль Отелло должен был играть прекрасный актер Н. Свердлин); А. Медведкин — в фильм «Новая Москва», но все эти постановки не были завершены.
Тяга к учебе, интереснейшие лекции и практическая работа с Борисом Евгеньевичем Захавой над инсценировкой рассказа А. П. Чехова «Верочка» увлекли и заполнили мою жизнь. Поэтому все поступающие предложения при всей их заманчивости приходилось отклонять. И потом, самое главное: Яков Александрович Протазанов с Сергеем Михалковым работали над сценарием «Оливер Твист» по Ч. Диккенсу, где для меня была предназначена роль Нэнси. Эта перспектива полностью захватила меня, и я не могла уже думать о других ролях.
О таком творческом взлете, о таких прекрасных педагогах, талантливых режиссерах, которые окружали меня, еще студентку, и хотели со мной работать, могли мечтать даже самые искушенные и опытные актеры. Но, как часто бывает в жизни художников, артистов, поэтов, это счастье, к сожалению, длилось недолго.
Пожалуй, самым чувствительным ударом было снятие с кинопроизводства уже снимавшейся картины «Оливер Твист».
Я. А. Протазанов параллельно с «Оливером Твистом» работал над сценарием «Ванина Ванини» по Стендалю, где главная роль также предназначалась мне. И над экранизацией пьесы А. Н. Островского «Волки и овцы». Увы, эти планы также не осуществились...
Началась война. В эти трудные, горькие годы я не только снималась в фильмах «Прокурор», «Жена гвардейца», «Радуга», «Поединок», но принимала самое деятельное участие в концертах на фронте, в тылу, в госпиталях и т. д. Эти концерты давали огромную творческую радость. Для артистов кино непосредственное общение со зрителем просто необходимо.
Любовь к сцене, появившаяся в это тяжелое время, осталась во мне навсегда. Вот почему после войны я вместе с другими киноактерами ратовала за создание специального театра для артистов кино. Очень многие ведущие мастера кино понимали эту насущную необходимость. И в 1945 году был создан Театр киноактера — на улице Воровского, 33.
До сегодняшнего дня он живет полнокровной творческой жизнью. В стенах театра работали крупнейшие мастера сцены и кино: С. Герасимов, Э. Гарин, М. Ромм, А. Дикий, Б. Бабочкин, Н. Плотников, Р. Симонов, Г. Рошаль и В. Строева, А. Галлис, А. Гончарова, Е. Ташков и другие. Репертуар театра весьма многообразен: «Трагедии Пушкина», «Бранденбургские ворота», «Молодая гвардия», «Русский вопрос», «Глубокие корни», «Софья Ковалевская», «Попрыгунья», «Флаг адмирала», «Дети Ванюшина», «Бедность не порок», «Вечер русских водевилей», «Обыкновенное чудо», «Анджело», «Бесприданница», «За тех, кто в море», «Три солдата»...
Надо сказать, что наш Театр киноактера тогда был единственным в мире театром актеров кино — это поистине уникальный театр.
Первый спектакль «Бесприданницы», в котором я играла роль Ларисы на сцене, был в Драматическом театре имени Луначарского г. Тамбова в 1947 году.
Произошло это так. Шли концерты, в которых Сергей Александрович Мартинсон (Карандышев) и я играли сцены из «Бесприданницы». Этот концерт смотрел главный режиссер Тамбовского театра Владимир Александрович Галицкий и предложил нам сыграть в спектакле, который был у них в репертуаре.
Предложение было заманчивым, но я поначалу вынуждена была отказаться, так как никогда прежде не играла полностью роль Ларисы на сцене. После долгих
уговоров и обещаний необходимого количества репетиций я все-таки согласилась, потому что это была моя давнишняя мечта.
Лариса всегда жила в моей душе. Играя в концертах отдельные сцены, я поняла, какое богатство и разнообразие внутренних состояний таит в себе образ Ларисы, гениально написанный А. Н. Островским.
И вот наступил день первого спектакля. Огромная ответственность перед коллективом театра, недостаточное количество репетиций (всего три, из них только одна на сцене) — все это вызывало огромное волнение, доходящее до отчаяния. Страх и растущая неуверенность в себе побуждали отказаться от выступления. Мартинсон пытался успокоить меня, уверяя, что отказ невозможен; билеты проданы на все десять спектаклей, публика уже сейчас толпится у театра в надежде приобрести билеты...
И вот мы идем на спектакль... По дороге к нам подошла женщина с букетиками ромашек и васильков. Как молния меня пронизывает мысль: «Ведь это Ларисины цветы — наивные и чистые, она не будет с ними расставаться весь спектакль!» Я жадно хватаю все цветы, сую какие-то деньги, торопливо отказываюсь от сдачи, благодарю женщину. Сергей Александрович Мартинсон удивленно смотрит на эту сцену. «Вы сами себе покупаете цветы?!»
— Да, да, сама себе!—отвечаю я, еле сдерживая радость, которая переполняет меня.— Эти цветы, такие же, как Лариса, беззащитные, доверчивые, чистые, посланы мне судьбой!
И тут началась работа актерской фантазии: я поставлю их в вазу, потом Паратов будет их нести, затем они будут валяться на полу, их увидит Карандышев... Я сама буду выходить с цветами в руках и т. д. и т. д. Теперь уже мне хотелось скорее в театр, скорее на сцену — скорее играть Ларису. И вот начался спектакль. Играла я с наслаждением. Мне казалось, что я уже давно, много раз играла Ларису на сцене...
Спектакль прошел прекрасно. Успех был грандиозный! Актеров не отпускали со сцены. Занавес поднимался много раз. «Такого приема еще никогда в этом театре не было» — так говорили участники спектакля.
Был ужин. Актеры, дирекция и гости возбужденно обсуждали спектакль... Это затянулось до поздней ночи. Каково же было общее изумление, когда после ужина при
выходе из театра актеров окружила толпа зрителей, которые устроили овацию и до самой гостиницы провожали Мартинсона и меня. Это была награда за все волнения, переживания и щедрую отдачу своих чувств зрителям. Все последующие спектакли зрители приносили мне ромашки и васильки. Вероятно, «Ларисины цветы» сыграли свою роль и стали своеобразным символом образа... Подобные творческие радости не часто случаются в жизни актеров. Вот почему они так надолго остаются в сердце.
После первого спектакля, уже в гостинице, когда Мартинсон и я, уставшие, прощаясь, благодарили друг друга, Сергей Александрович спросил: «Ну теперь, когда все страхи позади, признайтесь мне, где вы играли Ларису? На какой сцене? И кто с вами работал?..» На что я ответила: «Сегодня была моя первая Лариса в театре. Но родилась она на съемочной площадке, и режиссером был великий мастер Яков Александрович Протазанов».
На сцене своего родного Театра киноактера мне посчастливилось сыграть много прекрасных ролей, за что я благодарю судьбу. Мне довелось участвовать в спектаклях: «Софья Ковалевская» — роль Софьи Ковалевской (режиссер С. Самсонов), «Попрыгунья» — роль Ольги (режиссер С. Самсонов), «Флаг адмирала» — леди Гамильтон (режиссер Э. Гарин), «Анджело» — роль Катарины (режиссеры В. Шпрингфель и И. Шпигель), «Бесприданница» — роль Ларисы (режиссер Р. Симонов). О симоновском спектакле «Бесприданница» мне хотелось рассказать подробнее. Встреча с выдающимся режиссером, большим мастером и прекрасным человеком Рубеном Николаевичем Симоновым стала для меня новым этапом в постижении «Бесприданницы». Я уже сыграла несколько десятков спектаклей в различных театрах страны. Кажется, все, что можно, уже было сказано. Но эти спектакли были какие-то «не мои». Все они делались без меня и не для меня...
И вот я впервые села за репетиционный стол как полноправная и единственная исполнительница главной роли. Это было для меня праздником. Мы начали читать по ролям... И вдруг роль, которую я уже могла сыграть в любое время суток, оказалась для меня совершенно новой. Я почувствовала себя неопытной студенткой, ко-
торая ничего не знает, жадно слушала Рубена Николаевича, и все, что он говорил, становилось для меня открытием.
Новые грани стали обнаруживаться в образе Ларисы — моей Ларисы! Каждый раз я ловила себя на мысли: как же это не приходило мне в голову раньше?
Моими партнерами в спектаклях были В. Дружни-ков — Паратов, С. Мартинсон — Карандышев, А. Панова — Огудалова, Т. Говоркова — тетка Карандышева, Л. Кмит — Вожеватов, А. Хвыля — Кнуров, К. Сорокин — Робинзон, П. Алейников — Вожеватов, М. Глузский — Карандышев, А. Дударов и другие.
Как сильно был влюблен в эту пьесу Рубен Николаевич Симонов! Как прекрасно он ее понимал! Как точно знал, что сказать каждому исполнителю. Работа с ним была наслаждением.
Эскизы художника Дмитриева легли в основу декораций. К сожалению, самого Дмитриева уже не было на свете.
Музыкальным оформлением занимался сам Рубен Николаевич. Главным музыкальным инструментом в спектакле стала гитара — играл изумительный гитарист, мастер своего дела Николай Михайлович Алексеев. Костюмы делались по эскизам А. Судакевич.
И вот—премьера!.. Наконец-то я играю в спектакле «законорожденном», который нормально репетировался, совершенствовался и наконец родился...
Мне казалось, что родилась и новая Лариса. Да, новая — вобравшая в себя впечатления и переживания от моих многочисленных гастролей по стране, Лариса, которая, пережив большую драму, сохранила чистую, доверчивую душу...
Премьера!.. Опять страшное волнение, доходящее почти до обморока. Последние напутственные слова Рубена Николаевича. И вот занавес поднят.
Я впервые испытала огромное наслаждение от общения с партнерами, которые тебе не только по душе, но и репетировали с тобой спектакль от начала до конца. Знают все, что должно быть показано и сыграно. Да, это счастье, к которому актеры театра привыкли и не чувствуют его. А как счастлива была я!.. Меня не мучила неизвестность и неясность, к которым я привыкла во время своих нескончаемых гастролей. Каждый раз неизвестность, каждый раз экспромты и каждый раз невероятное внутреннее напряжение — как на фронте, в разведке... И вот нормальная творческая работа. Это было для меня настоящим счастьем!..
Расскажу невероятный в истории театрального искусства случай. Вопрос о романсе, который будет петь Лариса в третьем действии, долго и тщательно обсуждался.
Рубен Николаевич настоял на том, чтобы петь «Не искушай», как написано у Островского.
Все, что предлагал Симонов, я принимала с радостью. Мне очень нравился романс «Не искушай», Рубен Николаевич сам прекрасно его исполнял «по-цыгански» и учил меня. С наслаждением пела я на репетициях. И вот спектакль! Спела «Не искушай» — бурные аплодисменты. Они продолжались долго, чересчур долго. Мы не могли продолжать спектакль. Что делать?.. Потом послышались выкрики. С трудом разобрали: «Спойте «Нет, не любил он...»!» Выкрики стали все настойчивее, аплодисменты перешли в скандирование: «Нет-не-лю-бил-он!..»
Я была в отчаянии, не зная, как поступить. Ведь это спектакль — не концерт, где я могу позволить себе петь на «бис» — что просят...
Наконец вижу за кулисами Рубена Николаевича, который жестами и всем своим видом приказывал мне петь «Нет, не любил он...». И я спела. Спекталь пошел своим чередом. Публика бурно поблагодарила и успокоилась.
Этот случай открыл мне глаза, и я поняла, что Я. А. Протазанов был прав, когда сказал мне мудрые слова: «Кино — это великий гипнотизер!..» Зритель не хочет видеть во мне другую, незнакомую ему Ларису. Другая Лариса его разочаровывает. Он полюбил и принял одну-единственную Ларису, которую он увидел на экране в фильме Я. А. Протазанова, созданном много лет назад, и другую принять не может и не хочет!..
С этого первого дня, когда из-за романса чуть не сорвался спектакль, я уже никогда не исполняла другой романс и Рубен Николаевич понял, что ничего другого Лариса петь не должна. С тех пор на всех спектаклях, которые, как и первый, проходили с большим успехом, я исполняла только один романс — «Нет, не любил он...».
Прошли годы... Остались позади дни пребывания в Гастрольном театре, где мне довелось работать после временного закрытия Театра киноактера и где я не толь-
ко играла в «Даме с камелиями» (роль Маргариты Готье) и в своей любимой «Бесприданнице», но и исполняла обязанности художественного руководителя. И съемки в фильмах, в том числе «Дама с собачкой» режиссера И. Хейфица и «Академик Иван Павлов» режиссера Г. Рошаля. И возвращение в родной Театр-студию киноактера. Продолжая играть разные роли, попробовала свои силы в качестве режиссера, поставив совместно с С. Яковлевым спектакль по пьесе А. Арбузова «Старомодная комедия». И, наконец, исполнилась моя давняя мечта: в пьесе «Без вины виноватые» режиссер Евгений Симонов предложил мне роль Кручининой. Опять Островский. Опять увлекательный, всепоглощающий труд над ролью глубокой, насыщенной, разноплановой. Это как продолжение Ларисы...
Мне как-то представилось, что если бы Лариса не погибла, то она обязательно стала бы актрисой. Жизнь продолжается...
|
|