Борис Андреев
Дорога, пройденная Борисом Андреевым в кинематографе за все сорок с лишним лет его экранного бытия, была неспешным, но постоянным восхождением. Потом дорога круто пошла вверх. Андреев взял подъем с той внутренней свободой, которую дарует художнику только запас, разбег давно начатого, безостановочного движения. И в этом, пожалуй, с ним не смог бы сравниться никто из тех, кто с ним рядом жил. работал, снимался в кино.
После того, как Андреев впервые явился на экране в фильме «Истребители» во второстепенной, безымянной и почти бессловесной роли, зрители окрестили его веселым именем «Птенчик» и сразу приняли в число любимцев. Тогда лицо Бориса Андреева еще сохраняло странную мальчишескую пухлость, но уже и тогда у него был «богатырский» облик — неспешный буслаевский развалец, широкая размашистость, устрашающе благодушный
протодьяконский бас. В радости, с кото рой неизменно встречал его зал. было что-то от всегдашней зрительской любви к своим, местным, «с нашей улицы» силачам и великанам. А молодой Андреев, казалось, вел тем временем свою мрачновато-лукавую и добродушно—коварную игру со всеми, кто вообразил, будто он только и принес с собой на экран что могучую внешность да оглушительный голос.
Впрочем, временами он и «подыгрывал» этому — нарочитой демонстрацией фактуры, шумной бравадой, озорными нажимами. Путь от «Птенчика» до Бориса Андреева предстоял еще долгий...
В «Трактористах», в «Большой жизни» Андреев играл трудных, тяжелых на подъем парней, чудовищно строптивых и упрямых, не скупясь тративших свою силищу просто потому, что еще «не дошло до дела». Что-то архаичное и извечное, идущее еще от ушкуйников, от неудержимого разгула старинных вольниц, поначалу никак не могло приладиться в этих парнях к новому в них самих и в окружающей жизни. И новое укрощало эту стихию, подчиняло ее, не стесняя, давало ей выход, выводило в «большую жизнь». Вот это внутреннее борение и отличало андреевских молодых героев, делало их значительными и интересными.
Свои первые большие роли Андреев играл хорошо, весомо. Может быть, несколько однообразно. Как ни мало подходит к нему это слово, пожалуй, он был и «моден» в те годы. Но сам для моды тогда, как и всю жизнь, оставался неуязвим, она отскакивала от него, как пестрый и легковесный мячик. Он работал много, в фильмах разного уровня, у разных режиссеров. Андреевская самобытность не сразу вырастала в самостоятельность. Уже самой своей чрезмерностью она словно бы подавляла молодого актера. Именно тогда родилась версия о его «чистой типажности». об Андрееве—обладателе типажа, на редкость богатого и емкого, но абсолютно самодовлеющего, не поддающегося ни тонкой обработке, ни облагораживающим усложнениям...
То была совсем ранняя молодость—актера и героя. Первая молодость героя, сроки которой слишком скоро кончились. В годы войны, в ее трудных испытаниях сложился, оформился характер андреевского героя — характер чистого, цельного литья. В картине «Два бойца» артист доказал, что способен играть по самому большому и высокому художественному счету. Не только умножать варианты своих упрямых парней, но и превращать их в выразителей самого народного характера, народной души, всколыхнутой войной, потрясенной, но непоколебимой. На смену жанру приходила эпичность...
В первое послевоенное десятилетие Андреев снялся в полутора десятках фильмов. Он не только принадлежал к небольшому числу киноактеров, снимавшихся в период так называемого «мапо-картинья»,— именно его занимали особенно часто, как актера беспроигрышного. Действительно, исполнительское мастерство его не знало просчетов. Но порой многое выглядело лишь апелляцией к внешней характерности раннего Андреева, которую сам артист, его нереализованный, «невыговоренный» лирический герой давно перерос.
А затем, как было сказано, дорога круто пошла вверх... Шел на исход второй десяток лет работы актера в кино. Шла середина пятидесятых годов. Встреча Бориса Андреева с кинематографом Александра Довженко определила смысл и размах наметившегося поворота.
Зарудный из «Поэмы о море», генерал Глазунов из «Повести пламенных лет», Платон из «Зачарованной Десны»... Так Борис Андреев становится учеником, единоверцем, единомышленником и соратником Довженко. Становится поверенным самых зрелых, итоговых и фактически уже завещанных довженковских дум в самой полной мере, насколько вообще доступно актеру экрана сотворчество с большим мыслителем, поэтом, открывателем новых земель в искусстве.
Однако еще право называться «до-вженковским» актером только предстояло утвердить за собой, когда «довжен-ковское» в актерской судьбе Андреев пересеклось вереницей ролей совсем иного плана, «Хмурое утро», «Жестокость», а год спустя—«Путь к причалу». И несколько позже—«Оптимистическая трагедия». Рядом с почти немыслимой, почти «космической» довженковской патетичностью герои, сыгранные Борисом Андреевым в этих картинах, казались сугубо плотскими, земными, всеми своими корнями вросшими в почву, в быт.
Да они и были такими... Матерые, неуступчивые, исходившие жизнь вдоль и поперек, вдосталь хлебнувшие в ней и радости, и горя, эти герои Андреева не просто бывалые люди. Они хранители народных начал, и начала эти остаются в них неразменными в своей значительности, даже если личная жизнь героев идет по ухабам, складывается несчастливо, нелегко.
Эти образы монументальны. Не нанизывая цепочку деталей, Андреев владел умением взять самое существо, взять «роль за рога» и добытым распорядиться уверенно и несуетливо. Именно в этом и таилась природа его большого артистизма. Особая патетика андреевского искусства—в раскрытии и утверждении внутренней сложности простого человека, в захватывающей сложности этой простоты.
Существовали чуждые артисту области, они были очерчены резко. Людям, которых он любил и умел играть, несвойственна рафинированность, подвижная игра чувств, ироничность. Им вообще несвойственна легкость. Зато у них трудная глубина раздумий о жизни, неколебимая целостность ненависти или любви. Быть может, самое трудное, это умение и сделало Бориса Андреева актером подлинно драматическим, подлинно гражданственным.
Да, все герои зрелого Андреева были людьми крутого, нелегкого нрава, характерами выраженно самостоятельными. И эта подчеркнутая внутренняя независимость—неподатливая, упрямая, твердая—служила постоянным лейтмотивом всех образов, вводимых им на экран. Лучшие, этапные андреевские роли открывали широкий простор для самораскрытия актера—его собственным жизненным наблюдениям, его собственному размышлению о жизни. И каждый раз это бывали размышления человека, высмотревшего в людях и жизни немало такого, что лежит не на поверхности, что открыто отнюдь не каждому из нас,— раздумья человека, умеющего мыслить широко, неробко, строго и требовательно.Почти сорок лет своего экранного бытия Борис Андреев прожил в нашем киноискусстве поистине «крупным планом». Оставаясь неизменно верным себе, он всегда был верен движению времени. В движении этом он улавливал непреходящие поветрия, возникавшие с тем, чтобы назавтра исчезнуть,—он умел услышать и понять большой смысл, дыхание, пафос
времени. Наверное, именно поэтому и была такой большой и блистательной, такой на редкость счастливой, завидной и многотрудной его актерская судьба.
Т.Иванова
Журнал "Советский Экран" №3 февраль 1985 года .