Михаил Козаков принадлежит к числу тех киноактеров, имя которых с первой же их работы в кино сразу запомнилось кинозрителям. Ему было двадцать лет, когда Михаил Ромм пригласил его сниматься в роли Шарля в фильме "Убийство на улице Данте". Он легко вошел в ансамбль таких замечательных актеров, занятых в этой картине, как М. Штраух, Е. Козырева, и сыграл своего героя с подлинной психологической глубиной и политической страстностью, соответствующей всей стилистике этого фильма. Режиссерское попадание было точным, удачный дебют определил непреходящий дальнейший успех молодого артиста в кино. Но интересно и другое - тема, которая была решена Козаковым в образе Шарля, стала одной из главных в его творческой судьбе, сформировала и определила его гражданскую позицию, в той или иной форме она проходит через многие его последующие работы как в кино, так и на сцене театра "Современник", где сейчас работает артист. Что же это за тема?
Образ Шарля в фильме "Убийство на улице Данте", на первый взгляд, кажется несложным, и, увы, несложен путь этого юного, романтически настроенного французского мальчика в фашистскую организацию. Немцы оккупировали Францию, и одни французы ушли в маки, в Сопротивление, а другие встали на противоположную сторону баррикад. Эти баррикады не всегда строились на улицах, часто они невидимо, но навсегда разделяли квартиры и семьи. Об этом и рассказывает нам история Шарля.
Сын всемирно известной французской актрисы, Шарль появляется в первых сценах наивным юношей, до самозабвения преклоняющимся перед своей красавицей матерью. Красивый, самолюбивый мальчик, избалованный славой матери, он живет ее светом, и, кажется, нет ничего трогательнее этой сыновней восторженности, с которой он слушает ее, повинуется каждому ее жесту и слову. Идеальный вариант сыновней почтительности и любви.
Слишком идеальный, дает нам почувствовать актер. В его расслабленной воле сквозит готовность подчиниться чужой силе. Пока - это сила любви. Нет, казалось бы, другой силы, которая может разрушить это взаимопонимание двух по-настоящему родных друг другу людей, но Шарль, сыгранный Козаковым, как раз и докажет, что есть силы, испытывающие на прочность и не такие человеческие отношения.
Это испытание фашизмом, и перед ним отступают такие связи, как родство, привязанность, любовь, уступая место иным, уже социально значимым категориям - мировоззрение, солидарность, гражданская совесть.
После двух лет войны сын снова появляется в доме матери. Он не сводит с нее глаз, он целует ей руки, он даже готов, после минутного настороженного колебания, полюбить деда - впервые увиденного им отца матери.
Но в этот дом он пришел не для того, чтобы любить, а чтобы предать. Такова неумолимая логика пути, на который встал когда-то восторженный юноша Шарль, подозрительно скоро выпущенный на свободу из фашистского концлагеря.
Для матери это все тот же Шарль - актер подчеркивает это - послушный, нашкодивший и готовый к раскаянию мальчик. Он действительно мучительно страдает. Истово, в слезах, бросившись перед ней на колени, твердит он о желании уехать, начать новую жизнь. В этом есть нечто сомнамбулическое, какой-то самогипноз, желание снова подчиниться чужой силе - на этот раз прежней, испытанной силе влияния матери.
В его исступлении сквозит неистовое желание убедить мать поверить ему. Если не убедить, то заставить. А заставить можно любыми средствами - уговорами, угрозой, силой. И Шарль поднимает пистолет. Приобретенное с годами берет свое.
Вся гамма того, что называется раздвоением личности, проходит на наших глазах. Финал сцены называется уже иначе - крах личности.
Шарль в начале и Шарль в конце пути. Соблазнительно просто сыграть метаморфозу выродка. Юноша, чье лицо было открыто миру, превращается в человека, чье дело - предательство, а любовь и восторг, заимствованные у прошлого, - прекрасная маска, помогающая вершить зло, ставшее призванием. Но в игре Козакова все серьезнее. Анализ характера фашиста, именуемого Шарлем, становится анализом явления, именуемого "фашизм".
Да, он приходит в дом матери и предает ее товарищей по Сопротивлению. Но он приходит в дом истинно любимой им матери - в этом невозможно сомневаться, он сохранил всю ту же сыновнюю восторженность, нежность, влюбленность. Он по-прежнему боготворит ее, и даже в час последней встречи, закончившейся выстрелом, он перед ее лицом все тот же Шарль первых кадров, послушный каждому ее жесту и слову. Эта несомненная истинность чувства, пронесенная актером через весь образ, составляет его самый страшный смысл. Выражение "я человек, и ничто человеческое мне не чуждо" приобретает противоположное звучание: "ничто человеческое может быть не чуждо и не человеку".
Но ничто человеческое - ни бесконечная привязанность, ни истинная любовь, ни талант - не могут служить индульгенцией, если он не-человек. Такова суть образа*, сыгранного Козаковым в этом фильме, продолженная и развитая им в последующих работах тем более легко, что режиссеры охотно приглашают актера на роли отрицательного плана.
Где-то пунктиром прочерчена эта тема актером в эпизодической роли Оноли - лощеного белогвардейского офицера и хладнокровного убийцы - в фильме "Восемнадцатый год". Даже в приключенческом фильме "Человек-амфибия", где Козаков играет роль рокового злодея Зуриты, можно услышать эту тему. Явственно она развивается актером в фильмах "Евгения Гранде" и "Выстрел", Собственно, Шарль Гранде проделывает на экране тот же путь нравственного вырождения, что и Шарль в "Убийстве на улице Данте". Только зло, испытание, которого он не выдержал, называется иначе -золото. Изнеженный сын обанкротившегося парижского богача, он появляется у провинциального дядюшки Гранде как неуместный диссонанс в мрачном аскетичном доме. С трогательной наивностью не понимает Шарль законов этой страшной семьи, где деньгам подчинено все - и скудные завтраки и будущее дочери. Неведение зла, доверчивая готовность принимать привычное ему обожание окружающих, позже любовь Евгении - легко читаются в его тонком лице, во всех его изящных движениях. Это еще не личность, а лишь превосходный человеческий материал, чистая доска, на которой жизни предстоит написать свои знаки.
"Евгения Гранде" - это история вырождения личности под влиянием страшной власти денег. Бальзаковский папаша Гранде стал именем нарицательным. Эту же эволюцию проделывает его племянник. Фильм "Евгения Гранде", поставленный в значительной степени театрально, не дал возможности актерам глубоко раскрыть психологическую сущность образов, но игра Козакова в финальных кадрах полна глубокого психологического подтекста.
Прошло много лет, и романтический Шарль вернулся из дальних странствий в Париж вполне сформировавшимся сыном своего буржуазного века. Дело не во внешних изменениях, хотя утонченная изнеженность черт стала хищностью, а изысканность движений, сохранив подобие рисунка, стала знаком порока. Произошла полная внутренняя смена сущности.
К Шарлю приезжает посланец Евгении, ее будущий муж. Рассказывает о ней, возвращает когда-то заветный для Шарля портрет его матери - залог любви Евгении, рассказывает о Евгении. Но вглядимся в Шарля - ему глубоко безразличен рассказ собеседника. Холодное равнодушие не
желает прикрываться даже маской учтивости, его способно расшевелить лишь одно - упоминание о деньгах. Гамма внутреннего состояния Шарля способна развиваться только в этом регистре. О, его давний долг уплачен Евгенией? - оживление. Как, она обладательница семнадцати миллионов?! - и, забыв условности, он готов чуть ли не тут же лететь свататься.
Жизнь написала на прежней "чистой доске" одно слово - "золото" - и человека не стало.
Это умение актера раскрыть за внешней эффектной оболочкой внутреннюю опустошенность личности, достоверно обнажить человеческую несостоятельность героя привлекает в Козакове многих режиссеров. Эту тему развил он в ролях старшего Адуева и журналиста Кисточкина в спектаклях "Современника" "Обыкновенная история" и "Всегда в продаже". Сильвио в фильме "Выстрел" в исполнении Козакова - тоже стал однии из вариантов развития этой мысли актером.
С пушкинским Сильвио в литературоведении все не так просто. Одни писали о нем как о фате, другие видели в этом герое прожигателя жизни, иные подозревали намек на декабриста. Сильвио Козакова внешне тоже загадочен. "Интересная загадочность", как выразились бы дамы пушкинской поры. И в самом деле, актер дал ему в достаточной степени инфернальную внешность - роковой взор, полная закрытость эмоций, ста-туарность поз. Среди истомившихся от скуки офицеров уездного гарнизона, слоняющихся без дела, пьющих без разбора, готовых драться на дуэли ради развлечения, сдержанная замкнутость Сильвио воспринимается как знак причастности к какому-то делу (хочется написать это словосбольшойбуквы). Настолько многозначительно и серьезно Козаков - Сильвио произносит: "Господа! Долг зовет меня уехать", что и впрямь ощущаешь - действительно, долг.
Ни в малой степени Козаков не пытается снизить эту значительность своего героя. Нет, у Сильвио это не наигрыш, не искусственно принятая поза, как, скажем, у Грушницкого в лермонтовском "Герое нашего времени", который предвосхитил толпу будущих эпигонов Печорина. Дух Сильвио воистину сжигает "одна, но пламенная страсть", он ощутимо отъединен, выделен актером в толпе. Да, этот человек способен на большое дело, способен подчинить ему свою жизнь, отдать ему всего себя без остатка.
Единственный раз его скрытое, сосредоточенное напряжение выплескивается наружу, когда он рассказывает случайному собеседнику о цели, которой он посвятил себя. Губы нервно кривит улыбка близкого отмщения, впервые вспыхивает торжество во всегда сумрачном взгляде, он
становится непривычно откровенен. Какой же страстью живет этот фанатический человек? Он лелеет мечту поразить давнего обидчика в минуту его счастья, насладиться его отчаянием и страхом, услышать мольбы о пощаде. Он многие годы, затаившись, ждет этого мгновения, живет им, всерьез ощущая себя роком высокого предназначения. Он сознает себя избранником в толпе окружающих, он горд выдуманной им самим миссией. Смехотворность цели и значительность, с которой, нигде не снижая ее, ведет роль актер, дает поразительный публицистический эффект.
Нет нужды, что фильм обильно насыщен режиссерскими красивостями. И сквозь эффектно пролившееся, словно кровь, красное вино, сквозь декоративные ментики, эполеты, башлыки и мелодраматические страдания героев картины - отчетливо и ясно утверждается страстная мысль актера: человек не имеет права растратить свою жизнь на пустое, подчинить ее низкой эгоистической цели. Это неизбежно зачеркивает личность, какими бы достоинствами она при этом ни обладала.
В фильме "День солнца и дождя" есть эпизод, в котором Михаил Козаков блеснул совершенно неожиданной - для кинозрителей, во всяком случае - комической гранью своего таланта. На студии идет съемка, снимается сцена из оперетты об Одессе времен первой мировой войны. На фоне исполняющего традиционные па кордебалета развинченной походкой появляется Мишка-Япончик. Шикарные штиблеты, неизменный щегольской цилиндр, пижонская трость. Блатные куплеты:
Молдаванка успех мне пророчит,
как на дело иду не спеша,
полицмейстер мешать мне не хочет,
а захочет - придавим и ша! -
сопровождаются такими изысканно-небрежными пританцовываниями, которые бы сделали честь первоклассному актеру оперетты. Козаков блистателен в этом необычном для него жанре, как, по-видимому, блистательно талантлив и актер, которого он играет.
Но вот в съемке наступает короткий перерыв, и герой Козакова начинает торговать своим талантом. Он вступает с ассистентом режиссера в какие-то разговоры о суточных, командировочных, о билете, и обязательно на "Красную стрелу", и т.п., вкладывая в эти мелочные толки весь свой шарм и актерское мастерство.
Эффект это производит самый комический, а мысль рождает печальную. Неужели стоит такой талант, такой артистизм и мастерство разменивать на мелочные и честолюбивые хлопоты, неужели престиж таланта ниже престижа пассажира обязательной "Красной стрелы"? Для героя, которого играет Козаков, - ниже, для Козакова, ведущего и здесь свою главную творческую тему, не существует даже такого вопроса, поэтому сыгранный им эпизод сыгран не с юмором, а с сарказмом.
И чем значительнее личность (а герои Козакова всегда потенциально значительные личности), тем трагичнее зрелише ее опустошения. Козаков безжалостен к своим героям. Он не ищет им оправдания ни в безвыходности социальных обстоятельств, ни в их субъективных достоинствах, ни в их человеческих слабостях. Невозможно сочетать человеческие качества со служением низменной или бесчеловечной цели. Крах личности в таком случае неминуем. Любящий Шарль в "Убийстве на улице Данте" предал не только мать и ее друзей, но и родину. Шарль Гранде предал свою любовь и любовь Евгении. Сильвио предал свою жизнь, истратив силы на опустошающую и глупую страсть. Актер из эпизода на съемках предает свой талант. Но каждый из них в конечном итоге предает себя, человека в себе. Все они - по своей вине не состоявшиеся личности. Отрицая своих героев со всей силой актерского темпераменте, Михаил Козаков страстно и последовательно утверждает высокое призвание человека на земле.
М. Ильина "Актеры советского кино" Выпуск 6 (1970 год).
Ссылки по теме:
Биография, Фильмография
|
