ТВОРЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ

   Главный режиссер театра расхаживал по кабинету и шумел. Директор картины был корректен, но тверд.
    Спорили.
    - Локтев репетирует роль Глуховцева! Мы выпускаем "Дни нашей жизни" в декабре!
    - В декабре он будет ваш.
    - А что я буду с ним делать в декабре?! Он нужен сейчас, на репетициях.
    Спор разрешается приездом режиссера фильма "Туннель" Ф. Мунтяну. Обаятельный и упрямый, он на ломаном русском языке (это всегда обезоруживает) разъясняет значение совместного советско-румынского фильма...
    - То, что вы не отдаете Локтева, еще больше убеждает меня, что я правильно выбрал актера на центральная роль, - изящно завершает он инцидент.
    Тот, о ком спорили, дожидается в приемной. Он предпочитает не вмешиваться. Роль Глуховцева давно желанна для молодого актера. Стать русским разведчиком лейтенантом Денисовым тоже увлекательно. Пусть выбирает судьба!
    Судьба благосклонна к актеру. Локтеву - тридцать. "Прощайте, голуби!", "Я шагаю по Москве", "Наш дом", "Туннель", "По Руси" - далеко не полный перечень фильмов с его участием. Его работы сразу были замечены. Благожелательные статьи, признание зрителей и... острые конфликты с руководством театра. Киноартист должен сниматься, театральный актер должен играть на сцене. Отсюда - и мучения. Отсюда - готовность испытывать эти мучения вновь и вновь. Потому что Локтев не может уйти из кино. Потому что для него немыслимо покинуть театр.
    Мало кто знает о том, что, окончательно превратившись в Алексея Васильевича, Локтев раз в месяц, а то и чаще, остается Лешей. Тем самым Лешей, который четырнадцатилетним школьником пришел в самодеятельный коллектив Дворца культуры автозавода. Это происходит в вечера, когда артист Театра имени Пушкина играет свои старые роли в спектаклях Народного театра ЗИЛ.
    В последнее время мы часто и на разные лады повторяем слова СентЭкзюпери: "Человек начинается с детства". Утверждение это, справедливое s применении к каждому, становится особенно убедительным, если отнести его к художнику.
    С чего начинается актер? Со школьного драмкружка, с детской театральной студии... А может быть, еще раньше? С первых шумных игр во дворе, с первых протоптанных на рассвете тропок, с первых бесцельных, кажется, блужданий по городу?
    До пяти лет Леша Локтев жил на Урале, в Орске. Потом длинный фыркающий поезд примчал его в Москву. Рядом с новым домом находилось полотно железной дороги. И по этим рельсам, проложенным из детства, каждый день точно по расписанию прибывали в Москву мальчишки.
    То ли из-за переезда с Урала, то ли из-за гудящих под окнами поездов Леша полюбил путешествия. И в Доме пионеров склеивал из фанерных планок быстроходные суда. Однажды, поглощенный этим серьезным делом, услышал вдруг в соседнем помещении разноголосый шум ярмарки.
    Рядом детский драмкружок репетировал спектакль "Белеет парус одинокий". Совсем рядом, за стеной, оказалась Одесса, и самые настоящие живые и шумные люди бродили по ярмарке. Мальчика поразило, что путешествовать можно не по железной дороге и не на склеенных из планок пароходах, а вот так просто, как те, за стенкой. Потом он сидел за кулисами театральной студии ЗИЛа и дергал за веревку занавеса. Это была его первая работа в театре. А дальше наступил день, когда мечта осуществилась: он, Петя Бачей, расхаживал по ярмарке в Одессе в том самом "Белеет парус одинокий", который решил когда-то его судьбу...
    А мальчишки, его сверстники, что прикатили на фыркающих поездах, уже давно вместе с ним шагали по Москве, учились, строили, обдумывали житье.
    Они стучались в литературу, в театр, в кино. У них были свои неотложные дела и неотвязные думы. Это с их детством простился Локтев в первом своем фильме. Вот он, первый из локтевских героев, вразвалочку (так взрослее), с усмешечкой (так надо!) бродит по улицам, вписанным в четырехугольник экрана.
    Брови его сдвинуты. Он присматривается, оценивает, решает "делать жизнь с кого". Упрямый, решительный, непоколебимо честный... Суровый не полетам. Резкий. Угловатый. Он иногда не то что необаятелен, а даже неприятен. Этой угловатостью своей и злостью.
    Но как неожиданно раскрывается "сердитый" локтевский герой в любви, в первом юношеском стремлении к счастью.
    Секрет героя фильма - затаенная нежность. Он плохо защищен и потому надевает на себя броню. Но стоит лучу солнца пройтись по оконным занавескам, стоит зашелестеть листве на деревьях, стремительный, счастливый человек широко распахивает двери, вылетает на улицу и несется навстречу незнакомым людям, солнцу, ветру, счастью. Вот оно с каждым шепотом все ближе, ближе... Средний план сменяется крупным. Строгие морщинки исчезли бесследно, во всю ширь экрана - удивленные, чуть прищуренные от солнца глаза.
    Строгость сменилась, наконец, нежностью. Шаги стали тверже, уверенней, шире. Рядом с ним - самая лучшая в мире девушка. Они идут по нескончаемому бульвару. Первая любовь, первая тропочка во взрослую жизнь. Последнее голуби взлетают в простор - тот, что над головаии мальчика и девочки, тот, что над пространством кинополета, тот, что вокруг, в "всамделишной жизни".
    И вместе со своим кинематографическим первенцем Локтев вошел в жизнь, чтобы остаться верным главной теме творчества - своим сверстникам.
    Тему не надо было искать. Она пришла сама. Локтев оказался приговоренным к этой теме своей биографией, биографией поколения, движением окружающей жизни. В каждой роли Алексея Локтева сквозь прозаические бытовые подробности проглядывает поэзия.
    Откуда она?
    Еще секрет. Уже не Генки - героя фильма "Прощайте, голуби!", а собственный, локтевский.
    Локтев пишет стихи.
    Пароход идет по Волге. То время между днем и вечером, когда огни уже зажжены, но еще не отразились в воде. В салоне теплохода - артисты гастролирующего на Волге Театра имени Пушкина.
    Локтев читает... Называется стихотворение - "Первый снег".
    "Врач сказал: "Вам нужен
    покой". И вот я есть покой от слова
    покойник.
    Лежу на постели, застланной не материнской рукой. Я первого снега поклонник..."
    Я и не знал, что он сочиняет стихи. Этого почти никто не знает в театре. Стихи складываются по ходу жизни, для себя. Это - написано в больнице. Дело, конечно же, не в качестве стихов, а в поэтическом настрое, в ритме раздумий...
    В воде отразились покойные берега, кудрявые горы, нетронутый лес. В зеркале реки - рыбачьи лодки. Старая Волга течет неторопливо и вольно. Мимо курганов - легенд, стихами Некрасова, жигулевскими берегами... Но вот распластывают воду быстроходные крылья "Ракеты".
    Со скоростью пятьдесят километров в час мы несемся к другой Волге. К Волге, разлившейся морем. К Волге, приплюсовавшей к Советской власти девяносто миллиардов киловатт. Другая Волга? Или все та же? Стоят, подбоченясь, красавицы-опоры, перекинув через хрупкие плечи высоковольтные коромысла. Взметнулись от воды к небу подъемные краны. Отразились в воде шлюзы из легенд и камня.
    Почему так упорно вглядывается Алексей Локтев в плывущую перед ним Новую Волгу? Ему предстоит встреча не с этой, закованной в бетон, а с той, что давно утекла в прошлое... Высокие сапоги увязают в песке, вода набегает на берег. Алеша Пешков глазами Алексея Локтевд всматривается в даль реки, словно в даль жизни...
    Это уже на экране. Набегающая вода отбирает у человека берег, человек отступает, сапоги его вязнут в песке.
    Он вышел на этот речной простор из-под низких, нависших сводов, из каменного мешка, в котором не только бессмысленная работа, но и вполне осмысленная жестокость. Руки вязнут в тесте, мысли вязнут в пошлости. Руки месят тесто, ноги утрамбовывают липкую пористую массу. Ноги, руки, руки, ноги. И снова, и снова... Отупляющий ритм. Усыпляющий шум. А в голове - неотвязно - есть же, наверно, на свете не только духота и теснота, не только трясина, а еще и простор, не только жестокость, но и жалость. Или нет этого вовсе?
    Девушка, как затравленный зверек. В глазах застеклена тоска. Их двое на берегу. И, целуя девушку, прижимаясь к ней всем телом, муть не рыдая сам, шепчет ей Алеша горячие, обжигающие слова. Хочет расколдовать,освободить от злых чар, спасти... Сколько мужества в этом отчаянном порыве, сколько воли к жизни, утверждения ее красоты и поэзии. Поэзии! - несмотря ни на что.
    И трясина обыденности, хоть на миг, оказывается побежденной, и расступается зловещий лес пошлости, и затихают волны, и словно выше небо. Оно почти такое же, какое видел Локтев тогда с борта теплохода, в тот самый вечер, когда читал свои самодельные стихи.
    "Человек! Точно солнце рождается в груди моей, и в ярком свете его шествует - вперед! и - выше! трагически прекрасный Человек!.. А тучи разных мелочей житейских подобны грязи на его дороге и гнусным жабам на его пути" - эти гордые слова горь-ковской поэмы "Человек" вспоминаются, когда видишь на экране Локтева в роли Алексея Пешкова.
    Человеческое в человеке - это верность мечте, попытка увидеть в пока-реженном, обветренном дереве силуэт железобетонной эстакады, умение прокладывать дороги вперед и выше. Локтев играет Алешу Пешкова, одержимого стремлением к познанию жизни, к переделке ее, к борьбе с грязью прошлого во имя поэзии будущего. В этом, наверно, смысл его работы в фильме "По Руси"...
    Одна из последних работ Локтева a Театре имени Пушкина - "Разорванный рубль". Повесть Сергея Антонова привлекла Локтева сразу. И так же сразу "увидел" он своего героя Пастухова - молодого романтика, переделывающего жизнь. Пастухов у него был злой и ершистый.
    Очень нервный и резкий. Мы много спорили. Я всячески пытался разбить это представление. Не так-то легко! Локтев отличается убежденностью и упорством... Прошло два месяца репетиций.
    - Я понял, какой Пастухов, - сказал Локтев.
    Он понял это во второй раз. С тех пор Пастухов стал изменяться. Новый был доверчивым, нежным, доброжелательным. Две трактовки смешались, и на первом спектакле сосуществовали на сцене два Пастухова - новый и прежний. Шла трудная ломка.
    Еще спектакль...
    - Может быть, второй акт играть по-другому?
    - Как по-другому?
    Мы проговорили полчаса. Всего полчаса. Вечером Локтев сыграл второй акт по-новому. Как же можно - так быстро? Потом я понял: он был готов к перестройке, промучившись несколько месяцев. Он был подготовлен всем направлением своего творчества. Не та же ли тема - нежность сквозь злость - услышана была и в Пастухове? И еще - Локтев, что ни говори, воспитан кинематографом. Он легко и сразу импровизирует, с большой готовностью ищет, пробует тут же, "на съемочной площадке".
    С нескольких сценических репетиций сыграл Локтев роль Глуховцева, ту самую, от которой оторвал его фильм "Туннель". Его исполнение, крепнущее от спектакля к спектаклю, отличает какая-то удивительная душевная открытость, незащищенность. Малейшее душевное движение выражается в пластическом рисунке роли. Это воспитано в нем театром, режиссером Борисом Равенских.
    Кончился спектакль. И - нервный подъем, и усталость, и желание узнать, как было сегодня.
    - А что, "если в следующий раз попробовать сыграть финал по-другому?
    "Следующий раз" манит Локтева. Следующий раз!.. То самое, что невозможно в кино.
    В кино не может быть и этой обжигающей встречи со зрителем. Зрителем - не только другом, но и часто противником, которого надо привлечь на свою сторону, сделать своим единомышленником, другом своего героя.
    В этом сражении, ежедневной схватке за дорогие тебе мысли проверяются и духовная убежденность и технологическое вооружение. Общение со зрительным залом многому учит. Гражданская ценность твоего искусства, его необходимость, наполненность - все подвергается испытанию в вечер спектакля.
    Настоящее искусство всегда исповедально. Надо только иметь что исповедовать!
    А для этого следует жить жадной жизнью своего поколения, вечно мчать на фыркающем поезде, некогда вышедшем со станции "Детство".
    Каждая роль - дело гражданской совести художника. Так думает Локтев, так стремится играть. На сцене. В кино.
    В конечном счете путешествия, встречи с людьми, театральная работа, раздумья и даже стихи Локтева определяют его жизнь в киноискусстве.
    И пусть они остаются "за кадром"!
    Ведь нередко качество "закадрового материала" гарантирует качество "отснятого". Не так ли? Вот почему мне и хотелось рассказать и о том, что "за кадром". Остальное - на экране!

О. Ремез "Актеры советского кино" Выпуск 7 (1971 год).

Ссылки по теме: