ТВОРЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ

 «Мама-а!» — отчаянно кричит девушка, стоя у распахнутой двери теплушки, за которой стремительно проносятся деревья, речка, мостик. Фигурка девушки беспомощно сжалась, глаза от ужаса совершенно круглые, пышная косища растрепалась. «Мама-а-а-а!»
Вот кадры «Баллады о солдате», в которых мир впервые увидел Жанну Прохоренко. СССР, Франция, Англия, США, Италия, ГДР, ФРГ, Канада, Египет, Австралия, Аргентина, Перу, Куба, Мексика — в десятках стран с экранов, с афиш и реклам, со страниц журналов и газет смотрело ее милое лицо, такое непохожее на привычные лица красавиц кинозвезд.
В 1958 году, когда начались съемки «Баллады о солдате», Жанне едва исполнилось восемнадцать. Она была студенткой театрального училища МХАТ и пришла на «Мосфильм» пробоваться на небольшую роль в картине «Песня о Кольцове». К этой роли она не подошла. Но фотопробы ее остались на киностудии, и их увидел режиссер Чухрай. Через несколько дней Жанна уже снималась в «Балладе о солдате».
С детским криком: «Мама!» — вошла в кино настоящая актриса. Конечно, ее первый успех во многом определил талантливый режиссер Чухрай. Но каким послушным, трепетным и умным «материалом» оказалась юная дебютантка.
С самого начала Прохоренко достоверна. Искренне, выразительно ее беспредельное детское отчаяние. Медленно, трудно выходит актриса из состояния испуга и бездонного недоверия. Она настороженно и подозрительно приглядывается к своему неожиданному попутчику. Ощетинивается при каждом его приближении, выказывая непреклонную решимость бороться за свою «честь». Ее действия вызывают улыбку, хотя проделывает Жанна все это с полной серьезностью.
Чулки в резиночку, стиранное-перестиранное платьице, из которого она явно выросла, — точно найденный костюм помогает актрисе передать скованность, смущение Шурочки. Она одергивает рукава, подол, теребит косу. Но это чисто внешнее. А в глазах горит жгучий интерес к окружающему. Сквозь робость прорывается органичная жизнерадостность. Испуг ее, искренний и огромный вначале, прорастает обыкновенным детским любопытством к новому человеку. Прохоренко забавно показывает свое удивление — молчит, округляет и без того огромные глаза, а губы складывает в уморительно-беспомощную гримаску. Алеша ведет себя вовсе не так, как это следовало, вероятно, из страшных рассказов каких-нибудь ее тетушек о поведении солдат. . .. Вовсе не так. Вообще он совсем не грубый. Даже немного смешной. Вон как надулся. Подумаешь, нельзя уже крикнуть «мама!» ... А может, я его и правда зря обидела? Он улыбается хорошо-хорошо. Разве такой человек способен на подлость? Что это он делает?
Шурочка вытянула шею, брови сложились в одну прямую полоску, а глаза перебежали в самые свои уголки . . . Солдат достает еду. Вот Шурочке протянут большущий бутерброд. «Нет, спасибо, я сыта» . . . Наконец, опустив свои лучистые глазища, девушка чуть слышно соглашается: «Ну, разве что попробовать. Мне маленький кусочек». И с жадностью и упоением начинает уплетать угощение. «У-гу ... А еще я очень вафли люблю. Ну такие трубочкой. Помните, до войны продавали», — сообщает Шурочка уже совсем доверительно.
Последовательно, психологически убедительно и достоверно показывает Прохоренко едва уловимые движения души своей Шурки, первые шаги человека к доверию. У Шурочки мало слов. Она в основном молчит. И актриса умеет это делать! Паузы, молчаливые крупные планы Прохоренко — лучшее, что она продемонстрировала в этой работе. Внимательно смотрит, копит впечатления, вбирает их в свою душу и, при сдержанности выражений, передает огромную и страстную доброту своей героини.
... Опасность! Начальник эшелона, о котором часовой говорил, что это настоящий «зверь», подошел к вагону, где спрятались Алеша и Шурочка. Алеша быстро увлекает Шурочку в глубь вагона, за куб прессованного сена. И случайно (да нет же, разве это случайно?) дотрагивается своей щекой до ее щеки. И мы видим на экране очень крупно лицо Шурочки и то, как она на секунду закрывает свои лохматые глаза от неожиданной и пронзительной сладости. И уже, защищаясь не от него, а от чего-то, что возникло вдруг внутри нее самой, поспешно рассказывает тут же придуманную историю о том, что едет к своему раненому жениху. А сама боится посмотреть в глаза Алеши, которые стали несчастными.
Актриса тщательно и мастерски раскрывает стремление своей героини навстречу неведомому чувству любви. И как умеет она передать ощущение счастья! Как заразительно звонко смеется!
Вот, закутанная в длинную солдатскую шинель, стоит Шурочка на площадке между вагонами напротив своего любимого и неотрывно смотрит в его лицо, смотрит, смотрит. Волосы растрепал ветер, который дует ей в затылок, и они тонкими ниточками тянутся и дотрагиваются до лица Алеши. И долго стоят они так, связанные волшебной паутинкой. И такая она славная, и такая складная! И так воедино слилась в ней наивная красота ее детской души и прелесть ее внешнего облика: неправдоподобно длинные и густые волосы, огромные, незамутненные горечью жизни глаза, милый пухлый рот. И так искренне цельна она во всех своих порывах, и в каждом движении, и в каждом слове своем. Как белая березка, которой хорошо среди синего неба и зеленой травы .. .
Вторая роль — Ксения в фильме «А если это любовь?» Ю. Я. Райзмана. Две героини Прохоренко, пожалуй, не только не похожи, но даже противоположны.
...Бежит Ксеня с уроков вместе с друзьями-одноклассниками — резвая, шумная, смелая. Столько в ней нерастраченной радостной энергии. Она счастлива, она любима. Каждый день она получает «от одного человека» (который сидит за соседней партой) нежные, удивительные письма.
Поначалу может показаться, что Ксеня — та же безоблачная девушка, что и Шурочка из «Баллады о солдате». Но почему-то так не кажется. Едва уловимые изменения в гриме. Волосы тщательней приглажены, школьная форма подчеркнуто аккуратна. И, главное, с первых кадров мы имеем возможность оценить умение актрисы, показывающей совершенно другого человека. Даже качества, будто бы общие у Ксени с Шурочкой, она делает чуть по-другому (а это непросто, так как героини ее — советские девчонки одного и того же возраста). Улыбается чуть по-другому. Смотрит на любимого чуть по-другому. Она часто в этой картине смотрит немного исподлобья, настороженно, что ли. Словом, живет по законам другого характера, характера, сформировавшегося в определенной атмосфере, в определенное время. Сейчас 1960 год. Иные интересы у молодежи.
В отличие от предыдущей работы Жанны, где подчеркивалась только доброта, наивность, верность Шурочки, Ксеня более индивидуализирована, заземлена, реальна. Она тоже чиста. Но авторы здесь обращают внимание, например, на то, что Ксения интеллигентна, хотя воспитывалась в семье грубой и некультурной женщины. Эта характеристика Ксении абсолютно ненавязчива. Она складывается постепенно из отдельных реплик, сказанных будто бы мимоходом. И все же нет-нет да и проскользнет в ней что-то неуловимо напоминающее ее мать. Это чаще видишь во второй половине фильма, когда Ксеня подавлена происшедшим вокруг нее нелепым скандалом. Она легко ранима, обидчива, беззащитна. Поэтому-то бестактность, грубость окружающих ее людей на время гасят лучшее, что в ней есть, гасят даже желание жить. Так и стоит перед глазами неподвижное, опухшее от слез лицо Ксени — лицо человека, очень нуждающегося в поддержке.
В этом фильме Прохоренко тоже играет процесс, дает движение образа, но обратный, чем в «Балладе». Там — рождение доверия и любви. Здесь — потеря доверия и угасание любви.
После долгой разлуки Ксеня пришла на свидание с Борисом. Она хорошо собой владеет, держится спокойно, просто. Даже оживилась и засмеялась ... один раз. Но, приглядываясь к ней, мы понимаем, что покой ее — покой безразличия, усталости. На вопрос Бори, почему его не пускали в больницу, отвечает, что тогда никого не хотела видеть.
«А теперь?» Ксеня медленно стягивает варежку и с поверхности большой бетонной глыбы начинает набирать в кулачок камешки. Затем машинально и ловко подбросила один, другой ... Обычная девчачья игра. «Зачем ты это сделала, Ксюша?» Вместо ответа, нахмурившись, она рассыпала камешки.
И такая это щемящая деталь: кончилось детство ... Об этом же говорят и лицо Ксени, укутанное в старушечий платок, и горькая складочка у рта, и глаза без выражения. «Скажи, ты меня больше совсем не любишь?» — «Не хочу я никакой любви, Боря».
Конечно, к Ксене все это вернется. Будет она учиться, работать, полюбит. Но разве можно забыть выражение лица актрисы.
... Расскажите, Жанна, как вы работали над ролью? — Она пожимает плечами, смущенно смеется: «Просто я старалась быть человеком, которого изображала».
Да, Жанна Прохоренко действительно принадлежит к тому типу органичных актеров, которые не столько философствуют и рассуждают по поводу роли, сколько умеют роль делать, ею жить. Вспоминается сравнение режиссера А. Эфроса, родившееся у него при размышлении о работе одного очень хорошего артиста: «Если бы можно было линию его роли запечатлеть на пленке, как это делают, снимая кардиограмму сердца, то получилась бы такая же сложная ломаная линия с множеством изменений прямой, с маленькими и большими взлетами и падениями, но не придуманными изобретательной актерской фантазией, а прочувственными, естественными, как сердечные удары».
Актеры подобного склада удивительно точны в работе и предельно жизненны. Они строят роль «по живой и действенной линии», в которой заметное место отводится импровизации. У Жанны еще первые шаги и первые удачи на этом пути. Первые — но какие!

И.Сергиевская

Альманах "Актеры советского кино " выпуск №1 1964 год

Жанна Прохоренко (Фильмография)