О БЛИЗКОМ И ДАЛЕКОМ
«Если бы мне предложили снимать картину, где есть все, что угодно, кроме человеческого характера, для меня такой фильм потерял бы не только всякий интерес, но и просто признаки искусства».
Эти слова принадлежат Юлию Яковлевичу Райзману, народному артисту СССР, лауреату Государственных премий, кинорежиссеру, постановщику фильмов «Круг», «Каторга», «Земля жаждет», «Летчики», «Последняя ночь», «Поднятая целина», «Машенька», «Берлин», «Райнис», «Коммунист», «А если это любовь?», «Твой современник», «Визит вежливости» и других.
Зрители хорошо знают и любят эти фильмы. Творческий путь Райзмана тесно связан с современностью, с общественными процессами в жизни и в искусстве.
«Революция через душу человека» —¦ этот творческий принцип, впервые воплощенный в «Последней ночи», был развит и продолжен в фильме «Коммунист». Вместе со своим постоянным спутником кинодраматургом Е. Габриловичем режиссер коснулся скромных, отнюдь не масштабных событий. Он показал будни стройки, взял обычные житейские ситуации, своим героем выбрал рядового работника-кладовщика, человека горячего сердца, щедрой души — настоящего коммуниста-ленинца, Василия Губанова, ставшего одним из любимых героев миллионов кинозрителей.
Лучшие традиции боевого, революционного, политического кинематографа, который видит свою задачу в прямой и бескомпромиссной постановке проблем, тех проблем, что и жизнь ставит перед нами прямо и бескомпромиссно, продолжил Ю. Райзман и в фильме «Твой современник», явившемся крупным событием в жизни кинематографа последних лет. В этом масштабном, по-настоящему современном фильме режиссер еще раз проявил великолепное постоянство таланта: аналитический, критический ум, добрый, взволнованный интерес к судьбам страны, людей, человечества.
И сегодня, когда Юлий Яковлевич отмечает свое семидесятилетие, от имени наших читателей мы горячо поздравляем дорогого юбиляра и желаем ему крепкого здоровья и новых творческих удач.
Статью? Юбилейную? О Райзмане?
Нет, это дело для меня невозможное.
Что бы ни было в жизни и как бы ни было, я неравнодушен к Райзману — и это останется навсегда. Картины его смотрю с пристрастием близкого человека: огорчаюсь, когда не нравится, радуюсь, когда вижу удачу. И право же, насквозь понятен мне тот душевный механизм, который порождал картину, двигал ее замысел и искал ему выражение. Это до странности неистребимое чувство, должно быть, сохранилось в результате нашей давнишней дружбы.
Переворачиваю бинокль и смотрю в него с обратной стороны. Я вижу крохотное пятно приашхабадской пустыни, желтое, пыльное солнце, «фордик», крытый брезентом,— несложная и по тем временам киноэкспедиция, снимающая фильм «Земля жаждет». Нужно немного напрячь память, чтобы разглядеть людей, восседающих в этом грузовичке. Для Юлия Райзмана никакого напряжения не нужно: он встает передо мной и без окуляров, как говорится, крупным планом...
Я вижу его в короткой курточке, стянутой в бедрах, в большой модной кепке, надетой чуть наискось, в безукоризненном, без единой морщинки, костюме. В те времена это особенно выделялось, ибо одеты мы были кто во что мог. А он был всегда «комильфо» — изящен и мил и в дамском обществе не терялся! По двору «Госвоенкино» гулял с подчеркнутой важностью, даже высокомерием, хотя не снял еще ни одной картины и появился на этой кустарной кинофабричке как бывший ассистент Протазанова в «Межрабпомфильме», откуда и дали ему рекомендацию для самостоятельной режиссерской работы.
Райзман уже в первой своей картине уверенно делал то, что наметил. В сборнике «Как мы пишем сценарий», изданном в 1936 году, я написал о Райзмане: «У меня в комнате он разыграл «Каторгу» (второй его фильм) от начала до конца, каждый монтажный кусочек и за всех актеров. Фильм я смотрел, как копию этой игры».
Разумеется, в дальнейшем работа его с актерами несоизмеримо углубилась и усложнилась. Могло ли быть иначе?
Человек с его переживаниями, схваченный изнутри и выраженный с тонкими психологическими подробностями,— вот что оказалось в центре его творчества. И тут нельзя не напомнить, что началось это в те годы, когда в нашем кино господствовала весьма схематическая разработка характеров. А Райзмана влекло к исследованию человеческой личности. Пытаясь создать образ своего современника (и через него время), он инстинктом художника понимал, что «человеком сделаться разом нельзя», а надобно, как говорил Достоевский, «выделаться в человека». В сущности, именно тут и заключено все лучшее, что делает Райзман. Именно здесь все его удачи.
У него не было и нет склонности к теоретизированию. Он художник. Его простая и ясная кинематографическая проза всегда требовала достоверности. И очень давно, в начале тридцатых годов, он стал твердить о том, что потом получило наименование «второй план». Он должен был ощутить (и передать зрителю) его подлинность не только через героя, во всех поворотах характера, но и зримой достоверностью жизни, которая окружала и следовала за героем повсюду — улица, производство, домашний быт.
Никаких «деклараций» по этому поводу от него не последовало. Он никогда не афишировал и не распространялся о своих новых замыслах. Редко давал интервью. И в общем никогда не выскакивал в «модные» режиссеры. Но, охватывая пройденный им путь, видишь, как много он сделал и как много определил в развитии нашего киноискусства. Целая галерея современников прошла перед нами. Различные по масштабу (крупнее и мельче), все они, выхваченные из действительности, были неотрывно связаны с процессами жизни, ее общественными и нравственными проблемами.
И еще: в каждой новой картине, в каждом своем новом герое (или героине) он открывал нового актера. Это не было «кокетством» режиссера, демонстрирующего свои возможности работать с актерами разной индивидуальности и разной школы. Он проникал в тайны своего нового героя через тайны нового, еще не изведанного им актера. В этом выражалось своеобразие его творческого метода, очень важного прежде всего для него самого.
Не широкошумно, без фанфар, делая картину за картиной, он как бы незаметно был признан мастером — единодушно и очень прочно.
Отличный режиссер!
Каждая картина для него, как и прежде, как и всегда,— экзамен, хотя он с той же отчетливостью выстраивает в воображении будущий фильм и твердо знает, как его надо делать. Только сейчас потруднее (а будет еще труднее), потому что повзрослело сердце и возмужал ум и мир открылся во всех своих трагических противоречиях, во всем просторе своем, и выросла ответственность художника перед людьми и перед своей страной, а значит, и перед собственной совестью.
Сергей Ермолинский
Журнал "Советский Экран " №24 декабрь 1973 года .