ТВОРЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ

Вы помните фильм «Люди на мосту»? А Завьялову в этом фильме помните?

...Сколько же в ней было загадочности! В москитной сетке и резиновых сапогах, кося таинственным «восточным» глазом, она завлекала героя куда-то в тайгу — это была ее вотчина. Хозяйка Медной горы, да и только,— такая же тонкая, вьющаяся, влаственно-нетерпеливая. Только рядом не цветок высекался из камня, а строился гигантский железнодорожный мост, и вместо мастера Данилы явился на ее пути хлипкий столичный мальчишка, приехавший в Сибирь за романтикой.

Чего только не было в этой фактически первой роли Александры Завьяловой! (До этого она снялась в роли крепостной девушки Дуни в фильме «Песнь о Кольцове».) По нынешним меркам подобной суммы действий хватило бы на добрый десяток героинь. Была какая-то смутная прошлая жизнь и ребенок, оставшийся от заезжего геолога. Была обида и гордость. Потом странная симпатия, то ли любовь, то ли жалость к этому директорскому сынку, ощущение своей полной власти над ним, недолгое счастье и, наконец, гибель: она взрывает огромную льдину, несущуюся на фермы строящегося моста.

«Ступай, москвич, буду тебя в снах смотреть»,— говорила она, медленно удаляясь в зеленую тьму. А в другой сцене, отрывая от его губ примерзшую кружку со спиртом, целовала долго и сладко на студеном, злом ветру, подле закованной во льды могучей реки. Была еще сцена, совсем уж из мелодрамы, когда начальник стройки Булыгин приходит в ее вагончик просить отпустить сына, не держать его, мальчишку, подле себя — взрослой женщины с ребенком от неизвестного отца. И Лена, высоко подоткнув подол (она в этот момент мыла полы), отвечала ему вульгарно и грубо — мол, не держу я никого, сам никак не отлепится. А потом горько плакала — раненая, гордая.

Но если Завьяловой и не очень повезло с дебютом — роль ее в «Людях на мосту» оказалась слишком уж «олитературенной», то картине, а пожалуй, и кинематографу в целом, пожалуй, повезло. Отыскалась актриса редких внешних данных, сильного темперамента, большого обаяния, искренности и теплоты.

...После роли Лены за актрисой твердо закрепилось амплуа «бедовой женщины». Таких бедовых, разгульных, мятущихся, страдающих немало переиграла она в последовавшее за кинодебютом десятилетие. Эти фильмы обладали, естественно, разными художественными достоинствами, были отмечены разной степенью талантливости. Но всегда в героинях Завьяловой была некая таинственность, романтическая недосказанность, их преследовала смутная, обязательно несчастная любовь. Это уж так ей полагалось. Но играла актриса этих героинь совсем не одинаково. Очень любопытной стала ее работа в небольшой картине «Фро» (по Платонову).

Ей так и не удалось «вытащить» фильм «Четыре страницы одной молодой жизни» — экранизацию пьесы В. Пановой. В этом фильме она изображала случайную попутчицу главного героя. И даны ей были три опознавательных знака — возраст, лет так на десять старше того паренька, отсутствующий муж — капитан дальнего плавания и шуба — богатая, длинноворсая, свидетельствующая о материальном достатке и даже некоторой пресыщенности. Тут и крутись. То ли любовь, то ли транспортный каприз скучающей дамы. Сплошная литературщина.

А вот в картине «Ждите писем» Завьялова играла очень тонко, лирично, хотя по-прежнему никуда не могла деться от навязанных ей сценарием атрибутов: смутного прошлого и несчастной любви. Этот фильм Юлия Карасика стал одним из первых (а потому, быть может, и лучших) на тему таежной романтики. Была, правда, в картине некоторая наивность, но были и искренность, лирика, подкупающая человечность и теплота. Актрисе досталась роль московской (снова бедовой) девчонки, которая бросила легкую столичную жизнь и приехала сюда, вероятно, не очень отчетливо представляя себе последствия своего решения. А в Москве остался «он» — обещал, что приедет. Но не приехал. Однако вместо «него» появился разбитной шоферюга, грезящий о пальмах в Гаграх,— впрочем, вполне неплохой парень, хоть и далеко ему до московского пижона в смысле «высоких материй».

Завьялова в этой роли мягка и задумчива, она никого не развенчивает, не разоблачает, а как бы размышляет вслух, словно пытаясь разобраться, где настоящая мечта, а где всего-навсего открыточная романтика той трудной палаточной жизни, которую ведут герои фильма. Роль Завьяловой в «Алешкиной любви» тоже стала для нее интересным опытом на, казалось бы, уже привычной основе: увы, это снова была «бедовая девчонка». Помните, живет она на переезде и окатывает из ведра незадачливых поклонников. И опять-таки косит «восточным» глазом, но уже совсем не так жгуче, как раньше, а словно бы с усмешкой к себе той, прежней.

Тихо-тихо меж озорных эскапад героиня Завьяловой накапливает надежду, ожидание другого человека, перед которым не надо играть, с которым можно стать наконец самой собой, И вот она приходит за десятки километров туда, где расположилась кочевая экспедиция, приходит к самому некрасивому и непобедительному парню из всех ею встреченных, приходит за любовью, за пониманием, за чистотой, за душевным спокойствием.

...Был момент, когда мы надолго потеряли актрису из виду. Это тоже не лучший способ обращения с актерами — терять их из виду. И куда только они деваются? Нелишне бы узнать...

Но вот пришла на экран ее Пистимея из фильма «Тени исчезают в полдень». Можно представить, что не без внутренних сомнений шла Завьялова на эту сложную возрастную роль. Но перед нами здесь работа зрелого, интересного мастера. Мастера сложных перевоплощений, потому что ведь, по сути, в одной героине актриса сыграла сразу нескольких — в единстве, в переплетении.

Вот она — гордая, романтическая молоденькая миллионерская дочка, ласково попирающая своим высоким шнурованным ботиночком забубенные головушки протратившихся сибирских купчиков. Впрочем, почему купчиков? Немалые, наверно, деньжищи водились в их карманах, слепо служила им когда-то шальная золотая удача. Но вот изменила. И идут они, немолодые, седые, рыхлые, к ноге новоявленной золотоносной принцессы. Что там сапожок целовать,— в кровь лицо разбивать, головы, ползти на коленях по Великому сибирскому пути, лишь бы простились им неслыханные долги. И смотрит она на пьяное, пышное и жалкое сборище — озорная, лукавая, еще ничего не ведающая о будущей своей страшной судьбе. Когда покроется черным платом, когда потушит блеск своих глаз, когда не только ножки, но и носочка не покажет из-под темной, старушечьей юбки и пойдет, молодая, искать по свету логова, берлоги, где спрятать ненависть свою и лютую злобу. Да, она станет тихой, присмиревшей, а вернее, затаившейся послушницей, яростной сектанткой, властной вершительницей многих человеческих судеб и скромной радетельницей семейного очага, но прежде всего лютым, неискоренимым, неутомимым врагом новой жизни, всего светлого, теплого, всего, что хоть на минуту, лучиком, прорезает черное ее существование.

На наших глазах постепенно будет совершаться необратимый процесс разрушения личности, деградации души. Драма человека, чье время ушло навсегда. На экране, как в съемке рапидом, актриса покажет нам ряд медленных превращений — краткий, яркий расцвет, миг отрезвления, когда все черты вдруг приобретают резкий, жесткий, графический контур, и сразу тлен, который может длиться годами, десятилетиями. Она еще живет как будто, но живая ли?

Такова ее Пистимея из многосерийного телефильма «Тени исчезают в полдень» — роль, сыгранная с подлинным мастерством и глубиной.

...Быть может, и молчание необходимо актеру, чтобы подумать, разобраться в самом себе и сказать людям что-то новое о человеке, о жизни?

«ПРОЩАЯСЬ С БЕДОВОЙ ДЕВЧОНКОЙ» В. Иванова Советский Экран №24, декабрь 1973 года

Ссылки по теме: