|
СЕРГЕЙ ПАРАДЖАНОВ Сергей Параджанов родился 9 января 1924
года в Тифлисе (Тбилиси) в семье антиквара. Эта профессия была потомственной в
роду, и его глава — Иосиф Параджанов надеялся, что его дети придут по стопам
своих предков. Сам он был одним из богатых людей дореволюционного Тифлиса и,
помимо антикварного магазина, владел еще несколькими заведениями, в том числе
и публичным домом под названием «Семейный уголок». В доходном бизнесе мужа
участвовала и его супруга Сиран, которая лично отбирала девиц для борделя
(девушек привозили аж из самой Франции). Когда грянула революция, Иосиф лишился
почти всего своего богатства, однако антикварный бизнес не бросил. Скупка и
продажа ценных вещей оставались главным делом в его жизни. Однако времена были
уже иные, и власти совершенно иначе смотрели на занятие Параджанова-старшего.
В конце 20-х его арестовали в первый раз, а затем «ходки» на зону стали для
него чуть ли не ритуалом. Однако никогда он не отсиживал свой срок полностью —
то его выпускали раньше срока за примерное поведение, то он попадал под
амнистию. Как шутил позднее Сергей Параджанов, его отец, как примерный
советский труженик, выполнял пятилетки в четыре года. В 1942 году Параджанов заканчивает
среднюю школу и получает на руки аттестат, в котором значились следующие
отметки: алгебра — посредственно, геометрия — посредственно, тригонометрия —
посредственно, естествознание — отлично, история — хорошо, география —
посредственно, физика — посредственно, химия — хорошо, рисование — отлично.
Казалось бы, с таким аттестатом впору идти куда угодно, но не в технический
вуз. Параджанов поступает иначе — становится студентом Тбилисского института
инженеров железнодорожного транспорта. Однако пройдет всего лишь год, и
Параджанов поймет, что поступил опрометчиво—любовь к искусству возьмет свое.
Он бросает железнодорожный институт и поступает сразу в два творческих вуза:
на вокальный факультет Тбилисской консерватории и в хореографическое училище
при оперном театре. В 1945 году он переводится в Московскую консерваторию в
класс профессора Нины Дорлиак. Параллельно с учебой в консерватории Параджанов
в 1946 году сдает вступительные экзамены на режиссерский факультет ВГИКа
(сначала учится в мастерской Игоря Савченко, а после его смерти у Александра
Довженко). Это был талантливый курс, на котором учились многие в будущем
известные режиссеры советского кино: А. Алов, В. Наумов, Ю. Озеров, М. Хуциев,
Ф. Миронер, Г. Габай, Н. Фигуровский, Л. Файзиев, Г. Мелик-Аваков. Ученики
этого курса принимали активное участие в съемках фильмов своего учителя И.
Савченко — «Третий удар» (1948) и «Тарас Шевченко» (1951). Последний фильм
после кончины режиссера пришлось «доводить» его ученикам. Параджанов закончил
ВГИК в 1951 году. Его дипломной работой была короткометражная лента «Андриеш»
(так звали пастушка из молдавской сказки). Спустя четыре года Параджанов вместе
с режиссером Яковом Базеляном снимает на киностудии имени А. П. Довженко
полнометражный вариант того же сюжета с тем же названием. Обращение Параджанова к теме молдавского
фольклора было не случайным, это перекликалось с его личной судьбой. Дело в
том, что во время учебы во ВГИКе Сергей влюбился в Нигяр, девушку-татарку,
которая была родом из Молдавии. Их знакомство произошло случайно. Зайдя в ЦУМ,
Сергей в парфюмерном отделе вдруг увидел девушку, которая произвела на него
сильное впечатление. Чуть ли не в тот же день Сергей пригласил ее на свидание.
Их роман длился несколько месяцев и закончился браком. Однако их счастье длилось
недолго. Нигяр происходила из патриархальной семьи, в которой царили весьма
суровые нравы. Когда в Москву приехали братья девушки и узнали, что она без
ведома родственников вышла замуж, они потребовали у Параджанова крупный выкуп.
У студента Параджанова таких денег не было, но он пообещал достать их, надеясь
на помощь отца. В тот же день Иосифу Параджанову в Тбилиси полетело письмо, в
котором сын буквально умолял дать ему требуемую сумму, обещая со временем
обязательно ее вернуть. Но Иосиф был слишком обижен на сына за то, что тот
изменил семейной традиции, не пошел по его профессиональным стопам, и в просьбе
отказал. Финал этой истории был трагичен: родственники потребовали от девушки,
чтобы она бросила нищего мужа и вернулась с ними на родину. Но та отказалась. И
тогда родственники поступили с ней согласно своим патриархальным нравам —
сбросили ее под электричку. Обращение
Параджанова к молдавской теме было данью памяти любимой девушке, которую Параджанов
не забыл до конца своих дней. Хотя внешне его личная жизнь после этой трагедии
складывалась вполне благополучно. В середине 50-х, будучи в Киеве, он женился
на украинке, два года прожившей в Канаде, — Светлане Щербатюк. Элегантная,
красивая, она вполне могла быть фотомоделью. У них родился сын, которого
назвали Суре-ном. Белокурый, как и его мать, мальчик внешне мало что взял от
своего отца, который его обожал. Но жить в семье с Параджановым было сложно. Он
был человеком непредсказуемым, странным, и многие его причуды воспринимались
людьми как безумие. Соседи Параджанова по Тбилиси, когда он чудил, обычно
говорили: «Сумасшедший на свободе». Свою жену Параджанов заставлял принимать
участие в его мистификациях и причудах. Он настаивал, чтобы она чистила яблоки
каким-то необыкновенным образом, ставила чашку на стол не так, а эдак, котлеты
укладывала на блюдо особенным образом. Судя
по всему, Светлана Щербатюк так и не сумела приспособиться к причудам своего
мужа и в 1961 году, взяв с собой сына, покинула его дом. Но Параджанов навсегда
сохранил в своем сердце любовь к этой женщине. Рассказывают, что когда он
впервые увидел в Киеве известную актрису Вию Артмане, то грохнулся перед ней на
колени, произнося восторженные слова восхищения. Внешне Артмане была очень
похожа на его бывшую жену Светлану Щербатюк. И эта женщина оставила след в
творчестве Параджанова: она снималась в автобиографической ленте «Исповедь» в
образе молодой супруги, а один из эпизодов сценария был посвящен ее золотому
локону. На момент развода Параджанов успел снять
в Киеве два фильма: «Первый парень» (1959) и «Украинская рапсодия» (1961). Третий фильм Параджанова вышел на широкий
экран в 1962 году. Он назывался «Цветок на камне». Его действие разворачивается
в строящемся шахтерском городке. С энтузиазмом работают на стройке комсомольцы,
однако вскоре в их жизнь врываются пришлые люди — члены религиозной секты,
которые заманивают к себе девушку Христину. Однако шахтерам —Арсену,
влюбленному в Христину, и Люде, в которую влюблен бригадир молодежной шахты,
—удается вырвать девушку из рук сектантов. «Цветок на камне» вызвал серьезные
нарекания со стороны руководителей украинского кинематографа, и его прокат был
ограниченным — отпечатали всего лишь 158 копий фильма. Его посмотрели всегр
5.миллионов зрителей. Таким образом, за десять лет своего
пребывания в кинематографе Параджанов снял четыре фильма, которые не принесли
ему ни славы, ни почета. Ни один серьезный специалист в области кино не мог
предположить, что режиссер, снимавший такие посредственные ленты, может
достичь чего-то большего. И вдруг произошло чудо — в 1966 году Параджанов
снимает на киностудии имени А. П. Довженко «Тени забытых предков». Фильм,
который стал одним из самых ярких событий советского кино первой половины 60-х.
Он встал в один ряд с такими шедеврами, как «Летят журавли» Михаила Калатозова,
«Баллада о солдате» Григория Чухрая, «Иванове детство» Андрея Тарковского. Фильм
Параджанова был удостоен приза на Всесоюзном кинофестивале в Киеве (1966). И
все же на Западе (там фильм демонстрировался под названием «Огненные кони»)
интерес к нему был гораздобольшим, чем на родине. В 1965 году он был удостоен
премии Британской академии, призов на фестивалях в Риме и Мар-дель-Плате.
Всего за два года проката за рубежом фильм собрал на различных международных
фестивалях 28 (!) призов, наград и дипломов, став одной из самых известных
советских картин. Приведу лишь несколько откликов на этот фильм в зарубежной
прессе. Газета
«Экспресс» (Франция), 27 марта 1966 года: «Тщательный анализ фильма позволяет
сделать вывод, что Параджанов создал великолепную поэму в стиле барокко,
которую будут очень хвалить или очень ругать». Журнал
«Экран» (Польша), 1966 год: «Это один из удивительнейших и изящнейших фильмов,
какие случалось нам видеть в течение последних лет. Поэтическая повесть на
грани реальности и сказки, действительности и привиденного, достоверности и
фантазии... Воображению Параджанова, кажется, нет границ. Красные ветви
деревьев, геометрическая композиция внутри корчмы с немногочисленным
реквизитом на фоне белых стен, Палагна на лошади под красным зонтом и с
полуобнаженными ногами, грубость погребального ритуала с омовением умершего
тела и сцена оргиастических забав в финале... Параджанов открывает в фольклоре,
обычаях, обрядах самобытный культурный ритуал, в рамках которого
действительность реагирует на беспокойство и трагедию личности». Правда, не все критики отзывались о
фильме столь восторженно, были и иные мнения. К примеру, в газете «Нувель
литтерер» один из критиков написал, что фильм «сложный, интересный и... достаточно
скучный». Между тем в 1966 году Параджанов
приступает к новой работе — по собственному сценарию он снимает фильм «Киевские
фрески», посвященный событиям Великой Отечественной войны. Стоит отметить, что
руководители украинского отделения Госкино отнеслись к желанию Параджанова
снять фильм о войне с большой настороженностью. Они прекрасно понимали, что
художник времен «Первого парня» и «Украинской рапсодии» в Параджанове навсегда
умер и на свет родилось нечто новое и совершенно для них непонятное. И такой
Параджанов им уже был не нужен. В итоге после первых проб «Киевских фресок»
чиновники обвинили режиссера в химерном и мистически-субъективном отношении к
событиям Великой Отечествен кой войны и дальнейшие съемки запретили. Именно
тогда Параджанов окончательно осознал, что в Киеве ему работать больше не
дадут. И он переехал в Ереван, где на студии «Армен-фильм» ему пообещали
создать все условия для работы. Там он снимает документальную одночас-тевку
«Акоп Овнатанян», а в 1968 году приступает к съемкам художественного фильма
«Цвет граната» («Саят-Нова»). В картине, состоящей из нескольких миниатюр, была
сделана попытка показать духовный мир средневекового армянского поэта
Саят-Новы, писавшего на армянском, грузинском и азербайджанском языках, историю
его любви, его отношение к религии, светской власти, народу. Фильм
Параджанова был весьма скептически воспринят руководителями Госкино. Они не
поняли новаторских идей режиссера, однако вслух в этом не признались. Они
скрыли свое непонимание под расхожей формулировкой «народу такое кино не
нужно». И фильм почти четыре года лежал на полке. И только в 1973 году его
выпустили в прокат, однако Параджанов к этому уже не имел никакого отношения.
Он отказался монтировать картину, и за него это сделал другой режиссер — Сергей
Юткевич. Таким образом, на сегодняшний день существуют две версии фильма:
авторский, который почти никто не видел и который находится в запасниках
«Арменфильма», и фильм Юткевича, который вышел в прокат. Однако и этот вариант
чиновники побоялись выпускать широко и отпечатали всего лишь 143 копии. Его
посмотрели чуть больше миллиона зрителей. Справедливости ради стоит отметить:
отпечатай Кинопрокат значительно больше копий, результат был бы не лучшим.
Фильм действительно достаточно труден для восприятия массовым зрителем. «Цвет
граната» продержался в прокате всего лишь несколько месяцев, после чего был
снят. Повод был серьезный — в декабре 1973 года Параджанова арестовали. За
что? Ему инкриминировали гомосексуализм. Имело ли это обвинение под собой
какие-либо основания? Здесь мнения расходятся. Одни утверждают, что гомосексуализм
имел место в жизни режиссера, другие отрицают это. В качестве веского аргумента
приверженцы второй версии напирали на то, что Параджанов по сути своей был
провокатором, любителем эпатажа. В его доме всегда было много людей, к которым
режиссер относился прежде всего как к аудитории. Причем это были совершенно
разные люди. Среди них были его друзья, случайные знакомые и еще невесть кто. И
каждый раз Параджанов устраивал перед ними маленький спектакль, во время которого
зрители с трудом различали, где в его словах правда, а где вымысел. А говорил
он вещи совсем небезобидные. Например, в одном случае он мог рассказать о том,
как переспал с известной киноактрисой, а в другом — как он соблазнил
известного художника. Люди искушенные могли «отфильтровать» рассказы
Параджанова по степени их правдоподобности, но новички терялись и принимали
все за чистую монету. А Параджанову это нравилось. Видя, как у людей
округляются от удивления глаза, он заводился еще больше и продолжал нести
такое... Однажды его занесло слишком далеко. В интервью датской газете он
заявил, что его благосклонности добивались аж два десятка членов ЦК КПСС.
Естественно, сказал это в шутку, но его слова были напечатаны и растиражированы
по всему миру. Когда об этом стало известно в Кремле, была дана команда
Параджанова посадить. Тем более что зуб на него имели многие: и в Госкино, и в
Министерстве культуры, и в самом ЦК. Дело
против Параджанова фабриковалось в спешке, поэтому статьи, которые ему
инкриминировались, на ходу менялись. То это были валютные операции, то
ограбление церквей (он собирал иконы), то взяточничество. Наконец остановились
на гомосексуализме. Благо нашелся человек, который обязался дать против
Параджанова соответствующие показания — мол, тот его изнасиловал. Кстати, это
был единственный свидетель, который согласился выступить против Параджанова.
Другие отказались. А один из них—архитектор Михаил Се-нин — после беседы в
киевском КГБ перерезал себе вены. Коллеги с киностудии Довженко, где теперь
вновь работал Параджанов, на собрании обвинили своего коллегу в этой смерти.
Мол, у человека не было другого выхода. Параджанову
«впаяли» пять лет и отправили сначала в одну из зон под Ворошиловградом, затем
под Винницей. Однако права переписки его не лишили. И он писал из колонии своим
родным, друзьям, знакомым. Приведу два отрывка из его писем 14-летнему
племяннику (сыну его сестры Анны) Георгию Хачатурову, датированные 1974 годом: «В
Тбилиси жара, а тут уже дожди! Сыро. Кожа на ногах в плесени и волдырях. В
лагере полторы тысячи человек, у всех не менее трех судимостей. Меня окружают
кровавые судьбы, многие потеряли человеческий облик. Меня бросили к ним сознательно,
чтобы они меня уничтожили. Блатного языка я не знаю, чифирь не пью, наколок нет.
Они меня презирали, думали — я подсадная утка, изучаю жизнь зоны, чтобы снять
фильм. Но, слава богу, поверили. Многие исповедуются... Часто пухну от голода. Лиля Брик (бывшая
возлюбленная В. Маяковского, которая принимала самое деятельное участие в
судьбе Параджанова. — Ф. Р.) прислала мне колбасу-салями, конфеты
французские. Все съели начальник зоны и начальник режима, я же нюхал обертки. Работаю уборщиком в цехе. Недавно кто-то
специально залил водой цех. Всю ночь, стоя в ледяной воде, ведрами выгребал
воду. Харкаю кровью. Неужели это мой конец? Я скучаю по свободе. Где я — это
страшно! Пиши подробнее. Каждое письмо, которое я
получаю, это кислородная подушка для меня. Береги жизнь, родителей и честь. Не делай
глупостей. Все наказуемо...» По словам очевидцев, первое время в
неволе Параджанов был раздавлен, сломлен и унижен-. Над ним издевались все:-и
начальство колонии, и некоторые из заключенных. Вдобавок ко всему у Параджанова
было плохо со здоровьем: болело сердце, мучил диабет. В колонии ему сделали операцию
на легком. Но, даже пребывая в этих нечеловеческих условиях, Параджанов
оставался верен себе. Невзирая на насмешки других заключенных, он собирал на
тюремном дворе выброшенные кем-то цветы, делал из них гербарии и отсылал в письмах
друзьям. Однажды он подобрал крышку от кефира и гвоздем выдавил на ней
портретик Пушкина. Зэки, обнаружив у него этот «медальон», похабно пошутили на
этот счет, но вещицу не отобрали. Спустя десятилетие этот «медальон» попал к режиссеру
Федерико Феллини, и он отлил из него серебряную медаль, которой с тех пор
награждают лучший фильм на фестивале в Римини. Рассказывает
Д. Шевченко: «Лагерь не сломил Параджанова, не испоганил его душу. Он вынес из
мира грязи, вшей и унижения красоту, стал подлинным художником. Здесь у них
общее с Солженицыным, воскликнувшим когда-то: «Благословляю тебя, тюрьма!»
Кусочек камешка, высохшая трава, железные стружки превращались в его руках в шедевры. Не
только Лиля Брик присылала ему подарки в зону. Однажды Параджанов совместно с
лагерным банщиком Зозулей смастерил из колючей проволоки и собственных носков
букет и отправил своей поклоннице ко дню 8 Марта. Лиля была в восторге и
поставила подарок Параджанова в вазу, которую подарил ей Маяковский! Пришлось,
правда, чтобы отбить тюремный запах, обрызгать букет одеколоном «Мустанг»... Во
всех зонах, где сидел, "выполнял заказы заключенных. Рисовал для любимых,
заждавшихся на свободе, портреты их избранников, мастерил коллажи. Своему
умершему соседу по нарам изготовил из мешковины плащаницу с библейскими сюжетами
(она сейчас в музее в Ереване). В
одной из колоний открыл школу живописи. Но лагерному начальству не понравились
работы новоявленных «Малевичей», не в лучшем свете выставляющие лагерный быт и
нравы. Сергея перевели в другую зону...» Огромные
силы прилагала к тому, чтобы облегчить страдания Параджанова в тюрьме,
вызволить его оттуда, уже упоминавшаяся Лиля Брик, Было ей в ту пору уже 80
лет, но она, несмотря на возраст, проявляла такую активность, которой могли бы
позавидовать молодые. Именно она стала первой теребить иностранцев, чтобы они
тоже поднялись на защиту Параджанова. Особенно сильным ее влияние было во
Франции. В 1977 году она лично слетала в Париж, где открывалась выставка,
посвященная В. Маяковскому, и там встретилась с французским
писателем-коммунистом, лауреатом Ленинской премии Луи Арагоном. Она уговорила
его встретиться в Москве с Брежневым и замолвить слово за Параджанова. И
Арагон согласился. Он действительно встретился с генсеком и во время разговора
упомянул о Параджанове. «Кто такой Параджанов?» —удивился Брежнев, который
даже фамилии такой не знал. «Известный режиссер, — ответил Арагон. — Его
посадили на пять лет, четыре из которых он уже отсидел. Нельзя ли его
амнистировать?» Так как Брежнев хорошо относился к компартии Франции и лично
к Луи Арагону, он пообещал обязательно разобраться в этом деле. И ведь сдержал
свое слово. 30 декабря 1977 года Параджанова освободили, скостив ему целый
год. Выйдя
на волю, Параджанов долгое время сидел без работы. В кинематограф его не
звали, хотя за годы своего бездействия он написал несколько сценариев (всего с
1968 по 1982 год— 17). Однако ни один из них так и не был востребован. Изредка
Параджанов ездил в Киев навещать своего взрослого сына Сурена (тот учился на
строительном факультете архитектурного института). Прошло
всего несколько лет после освобождения, а Параджанов вновь начал шокировать
публику своими смелыми речами. В 1980 году он дал интервью французской газете
«Монд», текст интервью гласил: «Чтобы
выдвинуть против меня обвинение, я был назван преступником, вором,
антисоветчиком. У меня на теле даже искали золото. Затем приписали
гомосексуализм и судили за это «преступление». Я якобы изнасиловал члена
партии и совратил сорокалетнюю даму с помощью порноручки... Чтоб приписать мне
преступление, были мобилизованы шесть прокуроров. «Да вам мало года, —
говорили они. — Вы получите пять лет. Этого вполне достаточно, чтобы вас
уничтожить...» Теперь
я свободен, но не чувствую себя в безопасности. Я живу в вечном страхе — боюсь
выходить из дома, боюсь, что меня обкрадут, сожгут картины из лагеря. Здесь все
должны иметь прописку и работу. Но мне не дают работу. Я предлагаю сценарии.
«Арменфильм» хотел поставить один из них, но воспротивилось начальство. Меня
могут в любое время арестовать, так как я нигде не работаю. Я не имею права
существовать, я вне закона.., В
тюрьме жизнь моя имела какой-то смысл, это была реальность, которую надо было
преодолевать. Моя нынешняя жизнь—бессмысленная. Я не боюсь смерти, но эта
жизнь хуже смерти. Я
стучал во все двери. Мне хотели помочь в Армении. Но всякий раз, когда я должен
был встретиться с министром, он оказывался в отпуске... Сегодня
у меня нет выбора. Отдых мне невыносим. Я не могу жить, не работая. Мне
запрещено любое творчество. Я должен скорее уехать отсюда... Я знаю о тех
трудностях, которые меня ожидают. Вряд ли я сразу найду вдохновение на Западе.
Я не хотел бы создать впечатление у французов, что сразу смогу создать шедевры.
Мои корни здесь, но у меня нет выбора. Я должен уехать...» Самое
удивительное, что это интервью власти не заметили. Абсолютно. Словно вообще его
и не было. Параджанова никто не вызывал на ковер, не трепал ему нервы. Однако и
работы ему тоже никто не давал. Хотя он, видимо, рассчитывал именно на это.
Мол, дам смелое интервью, глядишь, они испугаются и завалят меня работой. Не
получилось. Можно было исполнить свою угрозу и уехать на Запад, но Параджанов
этого не сделал. Видимо, в интервью по этому поводу он просто блефовал, как это
уже случалось с ним неоднократно. Зная
характер Параджанова, его друзья понимали, что рано или поздно что-то
обязательно должно произойти. Либо ему наконец дадут работу, либо он сотворит
что-то из ряда вон выходящее. Подтвердилось последнее. В
октябре 1981 года Параджанов оказался в Москве у своих знакомых. Несмотря на то
что те обставили приезд Параджанова всеми необходимыми мерами предосторожности,
старались держать его в секрете, это не помогло. Вскоре о том, что Параджанов
гостит в столице, стало известно многим, в том числе главному режиссеру Театра
на Таганке Юрию Любимову. И он пригласил Параджанова к себе в театр, на
генеральный прогон спектакля «Владимир Высоцкий». Так как с покойным поэтом и
артистом Параджанова при его жизни связывали дружеские отношения, отказаться от
этого приглашения он посчитал неэтичным. На этом прогоне присутствовали многие
деятели литературы и искусства, а также представители Министерства культуры и
органов КГБ. Когда спектакль закончился, началось его бурное обсуждение, в
которое свою лепту внес и Параджанов. Выйдя на сцену, он весьма толково
разобрал все сильные и слабые стороны постановки, дал режиссеру несколько
дельных советов. Однако в конце выступления не сдержался. «Юрий Петрович,—обратился
он к Любимову, — вы сильно не расстраивайтесь. Если вас за этот спектакль
выгонят с работы, то вы не пропадете. К примеру, я уже несколько лет сижу без
работы и — ничего. Живу, как видите. Правда, мне помогает сам папа римский,
который посылает мне алмазы, а я их продаю...» После этих слов в зале возникло оживление, которое вдохновило
Параджанова на еще более смелые заявления. Короче, он разошелся не на шутку и
принялся костерить на чем свет стоит советскую власть, называя ее фашистской.
Мол, лучшие люди отечества гниют в тюрьмах и лагерях, а «пыжиковые шапки с
Лубянки» никак не могут успокоиться — даже сюда, в театр, заявились.
Естественно, что после такого выступления пребывание Параджанова на свободе
вновь оказалось под вопросом. Москва
потребовала от Тбилиси «разобраться» с Параджановым. Грузинские власти
отреагировали на это весьма оперативно. На режиссера вновь завели уголовное
дело — теперь его обвиняли в даче взятки. Причем повод к этому обвинению он
вновь дал сам. Его племянник Георгий не сумел сдать экзамены в театральный
институт (в сочинении о Павке Корчагине допустил аж 63 грамматические ошибки),
и Параджанову пришлось искать возможность пропихнуть родственника в вуз по
другим каналам. В итоге он подарил председателю приемной комиссии фамильное
кольцо с бриллиантом, и парня зачислили в институт. Но Параджанов допустил
непростительную глупость: стал чуть ли не на всех углах склонять институтских
мздоимцев. Естественно, вскоре об этом стало известно органам, и они проверили
информацию. Так всплыло дело о взятке. А затем была проведена успешная
операция по выведению Параджанова на чистую воду. Сначала милиционеры сняли
показания с Георгия, а затем показали протокол этого допроса Параджанову. При
этом следователь намекнул режиссеру, что может замять дело всего лишь за 500
рублей. Параджанов не почувствовал в этом предложении никакого подвоха и
согласился заплатить отступного. 11 февраля 1982 года он запечатал деньги в
конверт и отправился к аптеке возле Александровского сада, где у него была
назначена встреча со следователем. Там его и арестовали. В тот же день в его
доме был произведен обыск, во время которого милиционеры перевернули все вверх
дном — искали мифические драгоценности. Правда, неизвестно какие: то ли отца
Параджанова, то ли папы римского: Естественно, ничего они не нашли. Но суд над
Параджановым состоялся. Он проходил в тбилисском Доме искусств через год после
ареста Параджанова (все это время тот сидел в следственном изоляторе).
Режиссеру дали пять лет тюрьмы, но условно. На смягчение приговора подействовало
то, что за подсудимого заступились его Друзья, в частности поэтесса Белла
Ахмадулина. Она была в хороших отношениях с руководителем Грузии Эдуардом
Шеварднадзе и написала ему письмо с просьбой посодействовать смягчению
наказания для Параджанова. Мол, второго срока в лагере он не переживет. И
письмо возымело действие. Рассказывает
Д. Шевченко: «Грозный поначалу суд, получив новое указание из столицы, в одночасье
изменил тон. Прокурор в перерыве между заседаниями подошел к Параджанову и на
ухо сообщил, что срока не будет. «Только, пожалуйста, Сергей, не устраивайте
публичного спектакля». Но тот не послушал. Перед
объявлением оправдательного приговора Параджанов вдруг потребовал слова и
заявил, что милиционер, охраняющий его, разительно похож на Наполеона. «Ну-ка,
сделай голову так, а теперь руки. Наполеон!» Судья обиделся. «Принесите
килограмм лаврового листа, — потребовал Параджанов. — И белую простыню». —
«Зачем?» — «Вы вылитый Нерон». По залу прошелся смешок. Покончив с Нероном и
Наполеоном, этот обличитель «советского фашизма» вдруг заговорил о том, что он
— настоящий ленинец и единственный режиссер, который может снять достойный
фильм о вожде, великом мученике. Затем
началось несусветное. Слово взяла мать Гарика, Анна Параджанова, и потребовала
объяснить ей, зачем у брата в комнате произвели обыск. Ведь он недавно
освободился, приехал из лагеря в кирзе и бушлате, денег ни гроша. Пятьсот
рублей, которые фигурировали в деле, дала ему она. «Он — нищий. У него даже
белья собственного нет. Сережа носит фланелевые трусы покойной нашей матери
Сиран...» Зал замер. «Что ты несешь, — взорвался Параджанов, —
ведь в зале женщина, за которой я ухаживаю...» И лишь несколько близких людей, в том
числе сидящая вся в слезах Софико Чиаурели, поняли, что с Параджановым неладно,
что-то надломилось в Сергее. Гарик не видел, как дядю освобождали в
зале суда. Он убежал из города и вернулся, только когда Сергей немного
успокоился. — До конца дней Сергей не мог забыть мне
моей подлости, — признался в разговоре со мной Георгий. — Попрекал, что посадил
его в тюрьму. Со временем, конечно, он простил меня. Но часто, особенно когда
мы ссорились, говорил: «Когда умру— не смей подходить к моему гробу...» Самое удивительное, что спустя
каких-нибудь два года Параджанову разрешили вернуться в кинематограф. И
произошло это в той же Грузии. Стоит отметить, что незадолго до этого Параджанов
обратился к первому секретарю ЦК КП Армении Демирчяну с просьбой разрешить ему
снять в Армении народный эпос «Давид Сасунский», но тот ему в просьбе отказал.
Вот тогда руку помощи режиссеру протянули со студии «Грузия-фильм». В итоге
вместе с известным актером Додо Абашидзе Параджанов снял свой третий шедевр —
фильм «Легенда о Сурамской крепости». В основу фильма была положена старинная
грузинская легенда о том, как некий юноша по имени Зураб дал согласие
замуровать себя в стену Сурамской крепости, чтобы она смогла выстоять против
натиска врага. Премьера нового фильма Параджанова состоялась
в марте 1985 года. Однако, как и ранее, прокат фильма оказался мизерным — было
отпечатано всего лишь 57 копий, которые не собрали и полумиллиона зрителей. За
пределами отечества фильм имел гораздо больший успех, он был удостоен призов
на фестивалях в Трое, Ситсехе, Безансоне, Сан-Пауло. Благодаря фантастическому успеху фильма
за рубежом Параджанову впервые удалось побывать за границей. В феврале 1988
года он отправился в Голландию, в Роттердам, где чествовали двадцать лучших
режиссеров мира, «надежду XXI века». Параджанов пробыл за границей всего три
дня, однако успел многое. По словам очевидцев, он накупил на барахолке столько
диковинных вещей (жестяные коробки с картинками, бесчисленные рамки для фото,
коллажи и картины, фарфоровые рамочки, лампы, подсвечники и т. д. и т. п.), что
их пришлось поднимать на двух лифтах. Весь этот скарб Параджанов затем привез
в Москву, на квартиру своих старых знакомых Катанянов, чтобы оттуда уже везти в
Тбилиси. И там произошла неприятная история. В день отъезда, пакуя вещи в
чемоданы и ящики, Параджанов умыкнул и несколько раритетных вещей хозяев
квартиры. Причем, судя по всему, умыкнул преднамеренно, пользуясь случаем. В.
Катанян позднее напишет, что Параджанов, с достоинством пройдя огонь и воду,
третьего испытания — медными трубами — не выдержал. Мол, слава сломила его — он
решил, что теперь ему дозволено все. Вообще многим людям за свою
жизнь Параджанов сделал больно. Один из его коллег на вопрос «что такое зло?»
даже ответил: «Зло — это Параджанов». Он даже сестре своей так и не простил
того, что она ослушалась родительского слова и вышла замуж за парикмахера. На
похоронах зятя Параджанов устроил настоящий спектакль. Он загримировал
покойника под императора Фердинанда: закрутил усы, нарумянил щеки, в одну руку
вложил горящую свечу, в другую — гранат. Сестру облачил в цветастый балахон,
сшитый из ковра, на голову водрузил подушку и в таком виде усадил возле гроба.
Гости, увидевшие это, были в ужасе и на протяжении всего действа не
притрагивались к еде. В последние несколько лет
своей жизни Параджанов продолжал активно работать в кино. В 1986 году он снял
документальный фильм «Арабески на тему Пиросмани», а два года спустя — художественный
фильм «Ашик-Кериб», в основу которого была положена одноименная поэма М. Ю. Лермонтова.
Последняя работа режиссера была показана в 1988 году на фестивале в Венеции. Газета «Монд» по этому
поводу писала: «Лучшей витрины перестройки
в советском кинематографе, чем фильмы «Ашик-Кериб» Сергея Параджанова и
«Маленькая Вера» Василия Пичула, на фестивале в Венеции трудно было желать... В «Ашик-Керибе» перед нами
парад икон и миниатюр, одухотворенный народными традициями творчества.
Рассказанные Лермонтовым приключения «странствующего трубадура», проходящего
через тысячу испытаний, чтобы найти свою возлюбленную, в переложении
кинематографиста-живописца, который свою камеру уподобил кисти, превращаются в
изысканные картины, божественные откровения,-тайный смысл которых доступен
лишь посвященным. Как и его ленты, сам Параджанов в жизни задрапирован с ног
до головы пестрыми тканями, ювелирными украшениями. Поистине — передвижное
произведение искусства. Но он поражает гостей фестиваля в Венеции не только
внешним видом, но и откровенностью своих высказываний. В свои 64 года он
наконец очутился в Западной Европе. Вчера — Голландия, сегодня — Венеция, а
завтра его ждут в Нью-Йорке и Париже...» В
1989 году Параджанов приступил к работе над очередным фильмом — «Исповедь»,
который должен был стать автобиографическим. Однако снять его Параджанов так и
не успел. В
мае в Тбилиси умерла сестра Параджанова Анна. Спустя несколько месяцев после смерти сестры у Параджанова обнаружили рак легкого. В октябре его привезли в Москву и положили в Пироговку. Ему сделали операцию, удалили легкое, но его состояние не улучшилось. Тогда друзья посоветовали лечь в известную клинику в Париже (три года назад в ней лежал коллега Параджанова — Андрей Тарковский). Однако дни Параджанова были сочтены. 17 июля 1990 года он вернулся на родину — правда, не в Тбилиси, а в Ереван, — где спустя три дня скончался. 25 июля Параджанов был погребен в Пантеоне гениев армянского духа, рядом с Арамом Хачатуряном, Вильямом Сарояном и другими деятелями искусства, литературы и науки республики. Литература: Федор Раззаков. Звезды и криминал. |
[Советский Экран] [Актерские байки] [Как они умерли] [Автограф] [Актерские трагедии] [Актеры и криминал] [Творческие портреты] [Фильмы] [Юмор] [Лауреаты премии "Ника"] [Листая старые страницы] |