Красиво показано купание лошадей. Добрая киргизская бабушка посылает яблоки сыну-джигиту в горы. И мальчик, конечно, тоже будущий джигит, отвозит яблоки и встречает старика с охотничьим соколом на руке. Скорее всего, именно этот мальчик Мукай и окажется главным героем фильма: наблюдая за жизнью, он будет расти, набираться мужества и в результате зашагает навстречу солнцу. Ну, что же, в уме готовы слова, которым в таких случаях положено быть наготове: «чистота интонации», «романтическое мироощущение», «благотворное влияние поэтики Чингиза Айтматова»... А если, например, герои скачут на верблюде, но экран долго не показывает, куда и зачем скачут, лишь бешено мелькают крупные планы, то так надо, думаем мы, потому что стилистика такая. Фильм поэтический, сделан в Средней Азии. Значит, должно быть движение, состязание, неприступные вершины Тянь-Шаня, хруст раскусываемого яблока, конское ржанье, врывающееся в степенную беседу гостя и хозяина у юрты; и должно быть отчетливо воспроизведено, как громко, жадно глотают кумыс, как льется он в пересохшее горло... Все это слишком знакомо по другим картинам, и поэтому кажется, что фильм «Сюда прилетают лебеди» не сулит нам никаких особенных открытий.

Но это — заблуждение, вызванное, быть может, несколько демонстративной неторопливостью, с которой развивается действие. На самом деле неторопливость, отсутствие сюжетной определенности необходимы авторам фильма, чтобы подчеркнуть свой интерес к внутреннему миру героев, к их повседневной жизни. Причем сценаристы К. Омуркулов и О. Султанов не притворяются, что заняты открытием истины. Та истина, которую постигает мальчик Мукай, естественна, унаследована им от предков и не требует мучительных поисков — мальчик воспитан в почтении к традициям. Мурат Мамбетов играет своего Мукая с энтузиазмом и даже трогательно.

Что же касается других героев, то национальная специфика их характеров как бы прочувствована изнутри и преподнесена без малейшей игры в экзотику.

Режиссер Ю. Борецкий открещивается от экзотики с замечательной настойчивостью и юмором. Иронически, хотя, впрочем, довольно безобидно, он выводит туристов: толпа высыпает из автобуса, чтобы посмотреть на лошадей в бинокль. При этом туристы не знают, что эти бедные животные уже отслужили свое, не знают, зачем их загоняют на баржу, а те, кто смотрит фильм, знают, то есть как бы уже перестали быть «туристами», не одну только «прелесть» видят.

Однако же эта ирония в адрес неправдивой «видовой» эстетики вряд ли была бы уместна в художественном произведении, если бы не стояла за ней спокойная философская мысль о подлинных человеческих ценностях и о человеческих контактах.

Сразу же после сцены с туристами, единственной обнаженно-символической сцены, в фильм врываются на мотоциклах веселые городские ребята: парень и девушка, Сёма и Шуру. Они привозят с собой транзисторную музыку и вызывают восхищение Мукая и бабушки Чон-апа. Теперь до самого конца кадр остается очень просторным; действие происходит на диком, пустынном пляже, и, кроме этих четырех персонажей, больше уже никто не появляется. Все четверо много смеются — неизвестно, над чем, но так, что легко на душе. Наблюдают закат, устраивают заплывы и придумывают еще много такого, что по отдельности не запоминается, но остается в памяти как свободная, наполненная жизнь.

Между тем все это связано с предыдущей жизнью Мукая и с той первой, несколько затянутой половиной фильма. Эта связь впрямую неуловима, но крепка тем, что один эпизод сопоставлен с другим внутренне, не столько в сюжетном, сколько в нравственном отношении.

Вот, например, Мукай говорит: «Сюда прилетают лебеди»,— но не восхищается ими. Не странно ли это? Ведь Мукай был показан как мальчик чувствительный, темпераментный, даже несколько восторженный.

Почему бы и сейчас ему не восхититься?! Но тут всплывает в памяти начало фильма, когда Мукай говорит, что ему никогда не придется тосковать по родной земле, потому что он всегда будет жить там, где родился. И только теперь становится ясен весь смысл этой фразы. Дело в том, что восхищаться красотой лебедей Мукаю и в самом деле незачем. Это значило бы восхищаться самим собой. Красоту своего мира он воспринимает как должное.

А вот когда мотоциклист Сёма (злым оказался этот парень) убивает лебедя, убивает с такими же весельем и бесшабашностью, с какими они все тут жили, тогда Мукай готов драться.

Он бросается на Сёму, не раздумывая, как будто бы тот в него самого выстрелил. Но в этом поступке нет ничего удивительного. Это означает, что Мукай защищает истину, которая хотя и всем известна (даже Сёме, наверное), но не всем, к сожалению, необходима. Мукай не прощает этого человека. Он сухо провожает его, пришельца, которому бессмысленно растолковывать то, что ему, Мукаю, и бабушке Чон-апа, и Зейне, и Сабырбеку, и чабану Дуване с рождения понятно. И когда так унизительно, так бесславно изгоняется посторонний, а мальчик и бабушка, любящие друг друга, серьезные, молчаливые, удаляются в противоположную сторону, и плывет панорама по озеру Иссык- Куль, по стае лебедей, по вершинам Тянь-Шаня, уже не думаешь о том, что все это не впервые увидено. И только немного досадно: надо было довериться этому фильму с самого начала...

В.Семеновский «Советский экран» № 24, 1973 год